— Как только я их увидел, понял: это твои.

— Но ты… ты… почему… — В первый раз на его памяти Лина не могла подобрать нужные слова. — Нет, я не могу их принять! Не могу брать у тебя такие подарки! Это же настоящие камни! Ты что, думаешь, я бриллиант от стекляшки не отличу?

— Отличишь, конечно. — Кажется, перед ним редкое явление: девушка, негодующая на то, что ей подарили бриллианты. — Я подумал, что они тебе очень пойдут.

— Мне нет дела до твоих денег! — Она гневно захлопнула коробочку. — Меня не интересует, сколько у тебя акций, ценных бумаг и всего остального! Не смей дарить мне драгоценности! Если захочу носить рубины и бриллианты, пойду и сама себе куплю! Я с тобой сплю не за деньги и не за побрякушки!

— Понятно.

В гневе она вскочила на ноги, возвышаясь над ним, а он невозмутимо покачивался на стуле, спокойно встречая ее рассерженный взгляд.

— Значит, будь это стекляшки, все было бы по-другому? Ладно, давай установим правила. Сколько должны стоить вещи, которые я тебе дарю? Не больше сотни? Или полутора? Каковы твои расценки?

— Не надо мне вообще ничего покупать! Я не нищая!

— Лина, бога ради! Будь ты нищей, я бы тебе хлеба принес. Эти серьги мне понравились и напомнили о тебе. Вот и все. И смотри. — Он поднял коробку, провел по ней рукой. — Ценника на ней нет. Никаких цепей, никаких обязательств.

— Серьги ценой в приличную подержанную машину — это по определению какие-то обязательства!

— Ошибаешься. Деньги ничего особенного не значат. У меня их много, вот и покупаю, что хочу. Тебе серьги не понравились? Ладно, подарю их кому-нибудь еще.

— Кому-нибудь еще?! — Глаза ее сузились.

— Ты считаешь, что принимать такие подарки безнравственно или уж не знаю, что еще. И что им теперь, пропадать?

— Ты со мной разговариваешь как с идиоткой!

— Нет, моя милая, это ты ведешь себя как идиотка. А я просто тебе подыгрываю. Я хочу подарить тебе эти серьги, но не хочу, чтобы ты на них смотрела как на плату за оказанные услуги. Это оскорбительно и для меня, и для тебя, Лина, — продолжал он, удовлетворенно наблюдая за тем, как она понемногу успокаивается. — Сама подумай: ты говоришь, что не хочешь получать плату за секс — выходит, что я хочу тебя купить? Лина, это же просто камни!

— И очень красивые. — Черт, черт, черт! Ну как ему удается так легко выводить ее из себя? И почему он сам, черт побери, при этом остается таким невозмутимым?!

Лина глубоко вдохнула и шумно выпустила воздух из груди. Деклан наблюдал за ней терпеливо, с легкой усмешкой в глазах.

— Прости, я тебе нагрубила совершенно несправедливо. Устроила тут истерику… Просто не привыкла, чтобы за завтраком мне вот так запросто дарили бриллианты.

— Хочешь, я их сейчас спрячу и торжественно вручу тебе за ужином?

Лина хмыкнула и нервно откинула волосы со лба.

— Ты слишком хорош для меня!

— А это еще что значит? — требовательно спросил он.

Но Лина предпочла сделать вид, что его не слышит. Вместо ответа открыла коробку, полюбовалась серьгами, сверкающими на черном бархатном ложе, а затем достала их и надела.

— Ну как?

— Само совершенство!

Она наклонилась и поцеловала его.

— Спасибо тебе! Я просто испугалась немного… от неожиданности. Но теперь уже все позади.

— Вот и хорошо.

— С ними надо будет зачесывать волосы назад, чтобы все видели… Нет, так нельзя! — вскричала она вдруг, бросаясь к двери. — Я умру, если на себя немедленно не посмотрю! — Она остановилась перед зеркалом, подняла вверх волосы. — О боже мой! Просто сказка! Никогда в жизни я не носила ничего подобного! Деклан, какой же ты милый! Ненормальный, упрямый и такой милый!

— А вот когда выйдешь за меня замуж, — проговорил он, стоя в дверях, — я каждую неделю буду дарить тебе на завтрак бриллианты!

— Прекрати!

— Ладно, просто имей в виду.

— Мне пора. Хочу еще зайти к бабуле, прежде чем ехать в город.

— Не подвезешь меня? У меня и для нее кое-что есть.

Взгляды их в зеркале встретились, на лице Лины отразилась легкая досада.

— Ты и для нее что-то припас?

— Только не начинай! — предупредил он, входя в комнату с тарелками в руках.

— Милый, зачем ты все время что-то покупаешь?

Он слегка передернул плечами. Лина уже знала: этот жест означает, что ему неловко, поэтому смягчила свой вопрос, быстро поцеловав его в щеку.

— Деньги у меня есть, — ответил он. — И мне нравятся разные вещи. Куда приятнее покупать то, что тебе нравится, чем любоваться стопками зеленых бумажек.

— Ну, не знаю. На мой вкус, и бумажки недурны. Но… — Она задумчиво дотронулась до сережки. — Чувствую, я их очень полюблю. Ладно, бери то, что ты приготовил для бабули, и поедем. Что бы это ни было, она будет счастлива, потому что от тебя.

— Ты думаешь?

— Она тебя просто обожает!

— Вот и отлично. — Он повернулся и обнял ее за талию. — А ты? Как ты ко мне относишься?

Мягкое тепло пробежало по ее телу, и Лина едва удержалась от вздоха.

— К тебе невозможно относиться плохо.

— Уже лучше! — И он легко коснулся губами ее губ.

В машину к ней он сел, держа в руках красивую подарочную коробку. Вот что еще в нем трогало Лину — внимание к мелочам. Не просто купить подарок, что при его деньгах несложно, но и подумать о том, как его преподнести. Красивая коробка или пакет, яркая обертка, ленты — то, о чем большинство мужчин (по крайней мере, мужчин, знакомых Лине) в жизни не подумают.

Любая известная ей женщина все на свете бы отдала, чтобы заполучить Деклана Фицджеральда! И этот идеальный мужчина хочет ее.

— Хочу тебя кое о чем спросить, — осторожно начала она, когда они тронулись с места.

— «Да» или «нет»? Или выбор из нескольких вариантов?

— Скорее вопрос, требующий развернутого ответа.

Деклан откинулся на спинку сиденья и постарался, насколько возможно, вытянуть ноги. Экзамены он всегда сдавал на «отлично».

— Спрашивай.

— В Бостоне ты монахом не жил, да и у нас в Новом Орлеане симпатичных женщин хватает. Как же получилось, что ты остановился на мне?

— Видишь ли, когда я смотрел на них, сердце мое не замирало и не пускалось вскачь. Такое у меня только с тобой. Ни с одной из них я не хотел бы быть и через десять, и через двадцать лет, и всю жизнь. А с тобой я хочу быть всегда, до самой смерти, хочу больше всего на свете.

Лина не поднимала глаз — не осмеливалась. Знала: стоит поднять взгляд — и все, чем до краев полно ее сердце, выплеснется наружу.