Вспоминая символ на немецком танке, который по каким-то прямо мистическим причинам столько раз возникал у них на пути, само «кошачье» происхождение Т-V и черную форму германских танкистов, Ветлугин покачал головой и проговорил в своей прежней манере, меткой и хлесткой:

– Вот ведь банда «Черная кошка»…

В голосе его просквозили тем не менее нотки уважения.

– Наша взяла! – пристукнул кулаком по столу Терцев. – Поквитались мы с ними в итоге.

Коломейцев усмехнулся и, протянув руку за стоявшей на столе бутылкой, разлил водку по стопкам.

Наверное, их стоило наградить за все, что они сделали. Не только теми орденами и медалями, которые Коломейцев бережно хранил, Терцеву вернули еще на фронте, а Ветлугину только после войны.

Их стоило наградить чем-то еще несоизмеримо большим. Впрочем, эта награда была с ними здесь и сейчас, постоянно – в любой миг, всякое мгновенье. И с каждым миновавшим годом ощущалась, пожалуй, все отчетливее. Ее сформулировал Терцев, в очередной раз наполнив стопки:

– Мы живы, ребята!

И как когда-то в шлемофонах экипажей их батальона перед боем, прозвучала сейчас за столом фраза бывшего ротного Коломейцева:

– Раньше смерти не помрем!

Курт Штиглер просидел в лагере военнопленных до осени 1945 года. После ряда проверок, не выявивших причастности бывшего гауптмана танковых войск к военным преступлениям, он был отпущен на свободу. Уцелевших членов экипажа «пантеры» Ульриха и Руди освободили еще летом. Надо отдать им должное – тогда сразу в мае, едва оказавшись в плену, все трое всерьез обсуждали между собой возможность побега. Но события развивались слишком стремительно. Через считаные дни последовала безоговорочная капитуляция Германии, и Штиглер с товарищами пришли к единодушному выводу, что теперь побег не имеет совершенно никакого смысла. Конечно, он не имел смысла и раньше. Но тогда именно так они понимали необходимость исполнять свой воинский долг до конца.

В конце лета они обменялись адресами перед расставанием. А в начале октября 1945 года и сам Штиглер добрался до своего родного городка в земле Бранденбург. Несколько лет он потом спокойно и совершенно открыто жил вместе с женой и престарелыми родителями в своем уютном аккуратном домике на окраине. Городок уцелел, был совершенно не тронут войной. Тогда, возвращаясь серым октябрьским рассветом, постоял на знакомом с детства холме, с которого открывался прекрасный вид на череду островерхих черепичных крыш, тонувших сейчас внизу в густом тумане. Казалось, ничего не изменилось за двадцать лет со времен их юношеских скаутских походов и его поступления на службу в рейхсвер. Что ж, теперь его карьера кадрового военного, пожалуй, завершена. Он вытащил из кармана пистолет, который, несмотря на риск, из-под полы выменял на барахолке сразу после освобождения в целях самообороны, и, отсоединив обойму, выбросил оружие подальше в ручей. Черт его знает, зачем, имея подлинные бумаги об освобождении, нужно было так рисковать с этим пистолетом. Тем более что он не собирался его применять, прежде всего внутренне согласившись с тем фактом, что война окончена. Но какая-то фамильная гордость, что ли, не давала ему покоя. Хотелось дойти до дома с оружием в руках и распорядиться им дальше по собственному усмотрению. Вопреки всему. Впрочем, все – с этим покончено!

Штиглер снял туфли, закатал брюки и по колено в студеной воде перешел по песчаному дну сквозь быстрый бегущий поток на другой берег. Отчего-то вспомнилась так любимая им в гимназии история Древнего мира – эпизод с переходом Цезаря через Рубикон. Только теперь это был лично для него переход от войны к миру. Обулся, закинул за плечо пиджак (гражданскую одежду Штиглер также достал перед тем, как пробираться в родные места) и зашагал по брусчатке мостовой вниз к красивым, будто игрушечным домикам, выстроившимся в идеально ровную линию.

– Wir haben den Krieg verloren[28], – сказал он дома отцу.

Отец, прусский полковник в отставке, послуживший на своем веку трем кайзерам, посмотрел на сына из-под густых седых бровей:

– Die zweite Krieg für ein Vierteljahrhundert. Ich denke, es ist Zeit zu stoppen[29].

– Ich bin einverstanden mit dir, Vater[30].

Бывший гауптман Штиглер устроился бухгалтером в небольшую частную конторку. Кое-как они сводили концы с концами в разрушенной послевоенной стране, поделенной победителями на разные оккупационные зоны. Родители умерли через несколько лет. Строившаяся на восточных землях новая, социалистическая Германия не вызывала у Штиглера ни малейших симпатий – уж очень напоминала ее идеология прежний тоталитарный режим. Да и многие ее деятели были старыми партийными чиновниками, просто сменившими вывеску. У воспитанного в старом прусском духе любви к родине и воинского служения ей Штиглера все эти идеологические составляющие всегда вызывали антипатию. Но до этого он был связан присягой, нарушить которую было для него немыслимо. Достаточно вспомнить, с каким нескрываемым презрением отнеслись почти все кадровые офицеры вермахта к своим бывшим товарищам, вошедшим в созданный еще во время войны в СССР комитет «Свободная Германия». Никто даже после войны не подавал им руки. И политические мотивы были здесь совершенно ни при чем. Теперь присяги не было. Пройдя войну, Штиглер не собирался больше ее давать всяким дорвавшимся до власти безответственным проходимцам. У них с женой созрело решение перебраться на запад. Как это ни было печально, в конце сороковых годов они покинули родной Бранденбург, пока еще сохранялась такая возможность.

В начале пятидесятых, будучи в командировке в Бонне, Штиглер вновь случайно встретился с Вальтером Венком. Когда-то один из самых молодых генералов вермахта, сам танкист, Венк на сей раз сразу узнал своего сослуживца еще с конца тридцатых годов по 1-й танковой дивизии. Выразил нескрываемую радость, что Штиглер уцелел тогда, в апреле 1945-го, получив последнее боевое задание за Эльбой. Во Французской кампании 1940 года, тогда еще майор, Венк, начальник дивизионного оперативного отдела, часто пересекался по службе с обер-лейтенантом Штиглером. Разница в возрасте у них была относительно небольшая. Это позже Венк сделает стремительную военную карьеру. А тогда они даже частенько сиживали вместе в офицерском собрании. Теперь, пробыв несколько лет в американском лагере, Венк занимал крупный пост в солидной западногерманской корпорации. Штиглеру поступило заманчивое предложение по работе.

– Ich habe keine geeignete Erfahrung, Herr General[31], – задумчиво отозвался Штиглер.

– Komm schon! Nenn mich einfach Walther[32], – дружески взял его за плечо Венк. И разъяснил: – Unser Militärdienst ist in der Vergangenheit. Aber die Erfahrung daraus sollen wir nutzen[33].