«Там, на хуторе, я и заночую. Поживу недельку, может две, оттуда направлюсь куда-нибудь еще. Слава Богу на носу лето, холодов не предвидится, ночевать можно где угодно. Соли у меня достаточно, есть спички, зажигалка. У меня при себе все, что только может понадобиться». А на хуторе у Володьки был небольшой тайник, там он спрятал две трехлитровые банки с салом, варенье, крупы и даже бутылку водки. «На хуторе я и водочки попью!..»

Какой сегодня день и какое число, Володька не знал, календарь он не вел.

Сборы, как всегда, много времени не заняли. Володька помочился на костер, затем тщательно затоптал еще тлеющие головешки, забросал кострище травой, и вряд ли можно было бы определить через пару дней, что здесь, на берегу маленькой речушки, впадающей в Припять, кто-то сидел. Володька закинул вещмешок за плечо, взял в руки удочки, спиннинг и, поглядывая по сторонам, двинулся по одному ему известной тропинке к густому ельнику. За ельником начиналась дубовая роща, за ней .протекал небольшой ручей, который можно перейти по камням, даже не замочив ноги. Володька сам выложил эту каменную переправу, и только он знал о ее существовании. А за ручьем поле, а дальше кустарник, лес и дорога.

Володька посмотрел на часы. Они показывали одиннадцать. Кондаков прикинул, что даже если не станет спешить, то часам к двум окажется на месте. У него была и другая цель: он хотел зайти на заброшенную пасеку, где в двух ульях еще водились пчелы, и, если повезет, поживиться медом. При мыслях о тягучем, ароматном, золотистом меде Володьке захотелось его так мучительно, что даже острый кадык дернулся. Сильнее всего хочется того, чего нет. Правда, связываться с пчелами он не очень любил после того, как в прошлом году нарвался на лесных пчел. И тогда, точно так, как и сейчас, ему захотелось меда. Но меда он не поел, а пчелы его искусали до такой степени, что старуха, живущая в выселенной деревне в крайней избе, чуть не умерла от страха, когда увидела Кондакова с распухшими, огромными, как лопухи, ушами, с заплывшими глазами. Он тогда едва выжил. И если бы не успел добежать до ручья и броситься прямо в одежде в воду, наверное, ему пришел бы конец.

…Целый рой вырвался из дупла и набросился на него. Пчелы гудели, лезли в волосы, под кепку, в нос, в уши, кусали за руки, даже набивались в сапоги.

Володька кинулся бежать. Он мчался через кусты с дикими воплями, а рассерженный рой шлейфом тянулся за ним, жаля и жаля. Володьку спас ручей. Прямо с берега он плашмя упал в воду. Хорошо, что воды было выше колена, и он смог погрузиться в нее с головой. Даже под водой ему чудилось, что пчелы продолжают впиваться в его тело. Он барахтался в ручье около часа, пока наконец пчелы не отстали. Он, шатаясь, вылез из воды, безумным взглядом обвел все вокруг. Он чувствовал, как глаза заплывают, как кожа на лице натягивается, гудит от прикосновения, словно камера футбольного мяча. Ему казалось, она вот-вот лопнет. Пальцы на его руках стали похожими на сардельки – настолько они распухли. Вдобавок они почти не гнулись. «Надо брести к людям», – подумал тогда Кондаков и судорожно стал вспоминать, где здесь неподалеку есть люди. Вспомнил о старухе-баптистке, живущей километрах в четырех от злополучного места. И он поплелся туда.

Володька, едва ворочая языком, объяснил не на шутку перепуганной бабке, что бояться его не надо, что это все проклятые пчелы. Старуха спасла его. Чем она обмазывала ему лицо, что заставляла пить – Володька не . знал и не помнил, но через два дня опухоль спала, а старуха, подойдя к Кондакову, погрозила крючковатым указательным пальцем и громко, – потому что была почти глухая – прокричала:

– Уходи отсюда! Уходи, а то тебя тут поймают. Меня-то они не тронут, а вот тебя схватят.

Полковник Сазонов подобрал людей себе под стать, способных за деньги совершить любую мерзость, готовых мать родную продать. Все его подручные когда-то служили вместе с ним, и на каждом висело какое-нибудь грязное дельце.

А полковник Сазонов был человеком дотошным и все эти делишки знал. Так что подбор кандидатур оказался далеко не случайным. Он знал, как воздействовать на каждого из своих подчиненных, чем припугнуть, прижать к ногтю и заставить делать то, что нужно. Каково же было удивление полковника, когда никто из этих людей и не подумал отказываться. Больше всего команда Сазонова напоминала банду вооруженных до зубов головорезов, готовых совершить все, что угодно, не задумываясь о последствиях. В кабине «КрАЗа» стоял переносной телевизорчик, благодаря ему Сазонов и узнал о том, что случилось с Шанкуровым. Никому из своих спутников полковник и словом не обмолвился, что операция под угрозой срыва, и принял решение изменить место, где предстояло спрятать похищенный фугас и затаиться там на время, пока ситуация не прояснится.

О том, что они везут, знали лишь трое: капитан в отставке Шушаков и такой же капитан в отставке Юдин. Они были правой и левой рукой полковника Сазонова.

Виктор Иванович знал – стоит ему лишь кивнуть, моргнуть глазом, пошуршать деньгами, как Шушаков не задумываясь выхватит свой ТТ и пустит пулю в лоб тому, на кого укажет полковник.

Юдин и Шишаков верили Сазонову безоговорочно. Если он сказал, значит, так и должно быть. В них еще осталось кое-что от кадровых военных, а звание полковника для них являлось недосягаемым, и потому подчинялись они Сазонову беспрекословно, хотя Виктор Иванович не обольщался: если дело примет критический оборот, когда придется выбирать между жизнью и смертью, между свободой и тюрьмой, богатством и нищетой, Шушаков и Юдин сдадут его ничтоже сумняшеся. Да и он сам сдаст их так, как сдают ненужные вещи в утиль: испытывая облегчение, что избавляются от хлама, и нисколько не горюя о старье. «Вот и я горевать не стану», – убеждал себя Виктор Иванович Сазонов.

Начало операции прошло в целом успешно, не было никаких осложнений.

Погрузка, выгрузка, транспортировка – все это проделали виртуозно, никто на военной базе и не заметил поначалу пропажу одного ядерного фугаса. Бесценный груз был переправлен в чернобыльскую зону. «Кто там его станет искать, – смекнул пройдошливый полковник, – а с Шанкуровым я еще поторгуюсь».

Полковник Сазонов был человеком искушенным и отдавал отчет, что, прежде чем он избавится от груза, фугаса могут хватиться и начать искать. А если найдут, то и ему, и всем, кто с ним, несдобровать. Поэтому спрятать надо было понадежнее. И он выбрал удачное место. Это была кирпичная колхозная ферма с огромными железными воротами. Ферма стояла на пригорке, откуда прекрасно просматривалась местность. Коров на этой ферме, само собой, давным-давно не было, и даже запах навоза успел выветриться. Были распахнуты ржавые ворота, и «КрАЗ» повышенной проходимости легко въехал внутрь фермы. Ворота тут же заперли.

Воинство полковника, поняв, что операция затягивается, взроптало:

– И сколько мы в этой долбаной радиации будем сидеть? Пока не окочуримся?

На что полковник резко ответил:

– Сколько надо, столько и будете сидеть. А вы, никак, хотели просто так заработать денег? Срубить по-легкому?