году, вы уж будьте повнимательнее к мальчонке – учёба даётся ему с трудом по причине нездоровой головы.

На том и договорились.

В субботу, к вечеру, Иван отпустил Арину до понедельника, сказав, что обедать будет у урядника. Арина поблагодарила и ушла, покачивая крутыми бедрами и высокой грудью, выпиравшей из ситцевого, василькового цвета платья, которое она успела пошить на подаренный рубль.

Иван даже сожалел, что дал денег на платье: в нём молодайка Арина была ещё привлекательнее мужскому глазу Ивана, мучившегося одиночеством так сильно, что на неделе, ночью ему приснился сладостный сон в объятиях девушки, похожей на дочку старосты, Татьяну, и проснулся он от семяизвержения, вызванного этим сном. Пришлось встать и замыть кальсоны под рукомойником, чтобы не оставить следов на простыне и не вызвать этим тайную усмешку у служанки, когда она будет стирать его бельё.

На обед к уряднику Иван пришёл в этот раз пораньше. Приглашение к трём часам пополудни означало, что в этот час гости усаживаются за стол, но деревенский этикет требовал предобеденных разговоров гостей на местные темы, потому-то Иван и пришёл пораньше.

Пока хозяйка с дочерьми хлопотали в гостиной, подавая на стол, гости расположились на веранде. Староста отпустил дочерей за ворота дома, наказав не уходить далеко, и на веранде остались лишь взрослые. Волостной старшина, по имени Акинфий Иванович, худой высокий мужчина, рано облысевший, с невыразительным взглядом водянистых глаз и рыжеватой бородой, седой у подбородка, завёл разговор об уплате податей в казну сельскими общинами, и что он опасается за их полный сбор. Урожай выдался нынче средний, да к тому же новый министр Столыпин затевает какую-то земельную реформу и многие зажиточные крестьяне будут тянуть с уплатой податей, надеясь на грядущие изменения. Староста и урядник почтительно слушали Акинфия Ивановича, поддакивая ему время от времени. Закончив обсуждение государственных дел, старшина обратился к Ивану:

– Наслышан о вашем усердии, господин учитель, в наборе рекрутов на обучение грамоте, только считаю, что грамота тутошним крестьянам лишь во вред. На земле хозяйствовать – грамота не нужна, а есть какая надобность в письме, так мой писарь Прошка составит бумагу в лучшем виде за кусок сала или курицу.

Прошлогодние волнения показали, что смута идёт через грамотных работных людей и крестьян, читающих крамольные газеты и не понимающих вреда от этого чтения. Раньше я, старшина, старосты сёл, да попы объясняли народу, что, да как, а теперь газеты или того хуже прокламации крамольные по рукам ходят и вносят смуту в головы людей. Так что, Иван Петрович, вы особенно не усердствуйте в обучении: читать научаться ваши ученики и довольно, а письма не надо.

– Как можно не учить письму – есть программа обучения, и я должен её выполнять: может и уездный смотритель школ приехать и проверить успехи моих учеников, – возразил Иван.

Старшина досадливо поморщился: – И то верно, приказы начальников надо выполнять, иначе порядка в стране совсем не будет, но и усердствовать не надо. Прежний учитель так и делал: учил, как положено, но если ученик не осваивал письмо, то списывал это на несмышление крестьянское, и уездное начальство это понимало. Вот и вы, Иван Петрович, так и поступайте, тогда и волки будут сыты, и овцы целы, как гласит народная мудрость.

Разговор прервала хозяйка, пригласив гостей за стол. Обед прошёл в том же составе участников, что и неделю назад у старосты плюс волостной старшина. Да и блюда на столе примерно в том же ассортименте. Правда, уряднику по делам приходилось ездить по окрестным деревням и местечкам, а потому на столе появились жидовская колбаса и жаркое из баранины, что урядник привёз из своих вояжей.

Старшая дочь старосты, Татьяна, сидела напротив Ивана, и временами он ловил на себе быстрый взгляд её миндалевидных серых глаз, который она тотчас отводила, как только встречалась с ответным взглядом разноцветных глаз учителя.

Мужчины пили водку, налегали на еду и, раскрасневшись от выпитого и съеденного, продолжали разговоры: о губернских новостях и известиях из столицы, об уездных интригах, что было девицам неинтересно слушать, и они, прихватив сладкого печенья, испечённого на меду женой урядника, выскочили из-за стола во двор, чтобы обсудить свои заботы и девичьи мечты, в которых важное место отводилось и новому учителю с разноцветными глазами.

Обсуждение девиц свелось к спору: разные глаза у одного человека – это от Бога или от чёрта? Так и не решив спора, дочки урядника и дочки старосты решили спросить об этом у приходского священника после воскресной службы в следующий раз.

Иван, не участвуя в выпивке и удивив этим волостного старшину, попивал глотками домашнее вино из вишни, что приготовила ему урядница, и внимательно слушал споры гостей за столом: это была верхушка села, с ними ему предстояло жить и ладить и, следовательно, надо было изучить их мысли, привычки и нравы, чтобы в дальнейшем не сотворить какой-либо промах при общении.

Впрочем, и староста, и урядник, судя по всему, уже видели учителя в своих зятьях, и Ивану следовало ещё более быть осторожным в общении с их дочерьми, чтобы не дать родителям повода к женитьбе, но и не оскорбить их быстрым отказом в женитьбе на одной из дочерей.

Захмелевшие сельчане горячо обсуждали предстоящую земельную реформу в России, затевавшуюся новым министром Столыпиным. Принадлежа сами к верхушке крестьянства, гости за столом поддерживали начинания нового Председателя правительства, надеясь прихватить себе куски общинной земли в собственность пожирнее.

– Говорят, что с осени, после уборки урожая, и начнется аграрная реформа, по которой крестьяне смогут взять в собственность общинную землю, на которой хозяйствуют, – говорил старшина. – Нам здесь тоже надо подготовиться к этой реформе и перераспределить осенью земли так, чтобы хорошие наделы остались за нами и другими добрыми хозяевами, а голь перекатная пусть на неудобьях хозяйствует – всё равно пропьют эту землю.

Иван, не понимая в сельском хозяйстве, лишь слушал речи присутствующих, все более распалявшихся от выпитой водки, за которой охочим оказался и старшина.

Закончив обсуждение дел, гости закончили и обед. Хозяйка поставила самовар, пригласила со двора девиц, и обед продолжился чаем со сладостями, испечёнными хозяйкой на меду, что привёз урядник из ближнего села.

Девицы снова строили глазки Ивану и шушукались между собой, и Иван, как и в прошлый раз, откланялся из гостей пораньше, ссылаясь на неотложные дела по подготовке к занятиям, до которых оставалась лишь неделя.

Староста не преминул заранее пригласить Ивана к обеду в следующее воскресенье: – Приходите, непременно, Иван Петрович, – сказал староста, – дочкам нашим веселие, когда вы