штора не пропускала солнечных лучей, которые за минуту до того прорвались сквозь свинцовые тучи. Целый день шел проливной дождь, но в конце концов погода прояснилась, октябрьский день наполнился светом, словно возвращалось бабье лето. Но так было только перед вокзалом. А на перроне клубился дым, он обволакивал закопченные столбы, проникал в полураскрытые окна вагонов, оставлял на языке едкий привкус.

— Найдется ли здесь место? — спросил я.

Все посмотрели на меня, лица их терялись во мгле, только из глаз как бы исходили пронизывающие лучи прожекторов. Затем парень с черными смолистыми волосами и с шеей борца процедил:

— Да, есть здесь место. Для всех.

Поезд медленно тронулся. Где-то в соседнем купе прогремело громкое «ура!»

Стало светлее. Бледный парень, сидевший Справа от меня, повернулся от окна, за которым мелькали обтрепанные будки блокпостов, и прошептал: «Поехали». Гремя на стрелках, поезд набирал скорость, а в прокуренном купе становилось все душнее и душнее.

— Выпьем, — предложил брюнет. Он снял с полки серо-зеленый рюкзак, весь в спортивных эмблемах и жирных пятнах, вытащил из него бутылку и ключом вдавил пробку в горлышко.

— Идем, видно, не меньше восьмидесяти? — с мальчишеским задором воскликнул парень, сидевший у окна.

— Настоящая! — обрадованно сказал брюнет. — Отец ее спрятал, когда я родился. А теперь мы тебя выпьем.

Зажегся свет. Все поглядели на серо-желтый плафон.

— Въезжаем в туннель, — возвестил тоном гида парень у окна.

— Заткнись! — Брюнет приложился к горлышку, внутри бутылки смешно танцевала пробка. — Кто на очереди? — спросил он, переводя дух, и тут же воскликнул: — Так выпьем!

— За что? — спросил я.

— За что угодно.

— Так не интересно — пить за что угодно.

— Неужели?

— Какой длины этот туннель? — спросил парень у окна и дернул брюнета за рукав.

— Отстань!

— Какой длины этот туннель?

— Обегай да посчитай!

— Может, это ему нужно для кроссворда, — сказал я.

— Должно быть, мудрая у него голова, если это ему нужно для кроссворда, — ответил мне брюнет.

Поезд выскочил из туннеля, за стеклом клубился молочный дым; дым постепенно рассеялся, и ему на смену появились одинокие березы, с которых ветер и проходящие поезда успели сорвать все листья.

— Так начнем, друзья, — вновь предложил брюнет и нетерпеливо потряс бутылкой. — Ну, хотя бы за то, что мы едем.

Напротив меня сидел молодой человек — он был так одет, будто собрался на воскресное гулянье: на лимонно-желтого цвета рубашке резко выделялась фиолетовая бабочка. У него не было никакого багажа, разве только зонтик, который он сжимал меж колен, опираясь подбородком на его инкрустированную ручку.

— Чего молчишь? — спросил его брюнет и дернул за зонтик.

— Нет, друзья, прошу вас, без меня.

Он замолчал и сел глубже в кресло.

— Зачем тебе нужен этот зонтик?

— Я не пью, — вместо ответа сказал франт. — Я вообще не пью. Мне запретили врачи.

— Зачем тебе нужен этот зонтик?

Парень у окошка вытащил из кармана газету и стал бесцельно перелистывать ее, потом снова сложил, протер ею вспотевшее стекло и устремил свой взгляд на бегущие навстречу телеграфные столбы.

— Однажды я выпил, — сказал франт, — и всю ночь потом не мог заснуть.

— И все-таки тебя, братишка, взяли в солдаты, — съязвил брюнет.

— Меня не взяли в солдаты, — возразил он, чертя своим зонтиком на линолеуме неправильные круги.

— Значит, едешь на прогулку. Мы все едем на прогулку! — воскликнул брюнет, и его исполинская шея задрожала от смеха.

— На далекую, дурацкую прогулку.

— Может, ты сел не в свой поезд? — сказал я. — Это ведь воинский эшелон.

Франт отрицательно покачал головой.

— Друзья, я еще ни разу в жизни не путал поезда.

— Так зачем же ты сюда сел?

— А ты?

Все замолчали.

— И все же, зачем тебе нужен этот зонтик? — помолчав, спросил брюнет.

— Я здесь по ошибке, — сказал франт. — Меня взяли по ошибке. У меня высокое давление. Мой доктор сказал, что меня не призовут. А они меня все же призвали. Черт возьми, — сорвался он внезапно, — дважды удавалось отсрочить, и уже перед носом была голубая книжка с четырьмя свидетельствами, и не какими-нибудь, друзья, а…

— Ничего, привыкнешь, — сказал я. — Все привыкнем.

— Будешь с нами пить? — снова сказал брюнет. — Военная служба — это дисциплина, понимаешь?

— Нет, — брезгливо отвернулся он.

— Должен!

— Должен?

— Конечно.

Он ваял в руки бутылку.

— Тогда ладно, раз должен.

— Подожди, не торопись, — сказал я.

— Тост?

— Оставь это, — проворчал брюнет и повернулся к окну. — Наш мальчик уже храпит, — ухмыльнулся он.

— Оставь его в покое.

Франт поднял бутылку.

— Друзья, да здравствует двадцатый век!

— Что это должно означать?

— Тост.

— Бессмыслица!

— Да здравствует двадцатый век!

Франт сделал несколько глотков.

— Н-да, посмотреть на тебя — никогда не подумаешь, — сказал брюнет.

В соседнем купе кто-то, сильно фальшивя, затянул песню «Как солдата призывали». Брюнет заколотил огромными кулачищами по деревянной перегородке, но песня не умолкала.

— Вот это сила! — сказал я. — По одному зонтику видно, что сила. Даже пьет с размахом. За целый мир.

— Только за двадцатый век, — поправил меня франт. — Не путайте понятия, друзья.

— Не переброситься ли нам в картишки? — предложил брюнет, бросив на сиденье колоду потрепанных карт.

— Все равно, — ответил я.

Мы оба посмотрели на франта.

— Играешь в карты, нюня?

— В карты?

— Присоединяешься?

— В «шестьдесят шесть».

— Кажется, ты не очень годишься для «шестидесяти шести».

— Это мы еще посмотрим.

— Не задавайся, нюня!

— Будем играть на запись, — предложил я.

— Договорились, играем на деньги.

— Зачем на деньги? — испугался франт.

Брюнет строго посмотрел на него.

— Необходимо.

Я роздал карты и на куске газеты начертил три колонки.

— Как расписать вас? — спросил я. — Я не знаю ваших имен.

— Это неважно, — сказал брюнет, — так запомним, кому куда записывать. А этому можешь нарисовать зонтик.

— Я даже на работе не предупредил, что не приду, — вздохнул франт, держа веер карт. — Меня будут ждать. И надо же, как раз когда я попал в хорошую бригаду. Тысяча восемьсот в месяц — это денежки!

— Дурень! — хихикнул брюнет. — Дадут в газету объявление: «Потерялся попугай. Особые приметы — зонтик».

— Завтра меня и так пошлют домой, — сказал франт. — Только напрасно потратились на билет.

— Ходи же наконец.

— По сколько?

— Очко — три кроны.

— Не много ли? — возразил франт.

— Сам сказал, что спишь на деньгах.

— Это кто — я?

— Давай играй.

— У меня даже мотоцикла нет.

— Откуда ты знаешь, что у меня мотоцикл? — сложил карты брюнет.

— Я говорю, что у меня нет мотоцикла.

— Оставьте, ребята, — сказал я. — Кому какое дело, есть мотоцикл или нет?

— Неплохо бы попасть в мотосвязь, — брюнет снова раскрыл карты. — Говорил я тому капитану, который нас переписывал. А он отвечает, что сегодня каждый ездит на мотоцикле. Но я