– Не понял, – сказал он самым наглым тоном, на какой был способен. Способен он в этом плане был на многое, так что веселый поп даже скривился, словно раскусил лимон, а заросший, как папуас, художник сокрушенно покачал головой: вот, мол, какая нынче пошла молодежь.

– Пустое, лейтенант, – сказал поп. – Извините, Христа ради, и не обращайте на меня внимания.

Настроение у меня сегодня.., не праведное, в общем, настроение нехорошее.

Он приобнял Силаева за плечи и развернул его спиной к яме.

– Понимаете, – доверительно сообщил он, – я ведь только что принял этот приход. Само собой, полез копаться в церковных книгах. Любопытен, есть за мной такой грех. И вот натыкаюсь я в одной чудом сохранившейся книге, за восемнадцатый, заметьте, год, на зашифрованную запись. Что, думаю, за притча?

Силаев забыл о своих обидах и слушал, развесив уши. Он даже забыл о том, что долгополый – насмешник и идейный враг – дружески обнимает его за плечи, как голубой. Начиналось то, о чем Коля Силаев мечтал чуть ли не с пеленок: зашифрованные чуть ли не сто лет назад записки, тайные раскопки, потерянные и вновь найденные сокровища – настоящий детектив, главным героем которого был бесстрашный лейтенант Силаев, сумевший взять с поличным и расколоть хитрого попа-мародера.

– Надо вам сказать, – продолжал поп, – что, когда я учился в.., гм.., семинарии, то немало времени посвятил именно изучению различных систем и способов шифровки.., ну и дешифровки, разумеется.

Этакое, знаете ли, хобби. Не стану утомлять вас подробностями, но вычитал я в этой шифровке, что вот здесь, – он махнул бородой через плечо, в сторону ямы, – тогдашний батюшка, отец Серафим, схоронил от большевиков клад – церковную утварь, книги, уборы, некоторые, самые ценные, иконы… Одного золота, если верить отцу Серафиму, пуда на два, не говоря уже о каменьях и прочем. Думал я, думал и решил-таки рискнуть. И что вы думаете?

Он сделал паузу, и лейтенант, послушно купившись, заполнил ее вопросом.

– Что? – спросил он.

– Да ничего! – почти радостно сообщил поп. – Представьте: ничего, кроме земли!

Силаев двинул плечами, сбрасывая руку длиннополого со своего плеча.

– Одно из двух, – сказал он сухо. – Либо вы не там копали, либо укрываете найденный вами клад, который принадлежит государству.

– Да Бог с вами, батюшка! – снова замахал своими крыльями поп. – Да что угодно: обыск, детектор лжи.., что угодно, добровольно и без ордера! Нет тут никакого клада и, как я понимаю, никогда не было.

Место указано очень точно, ошибиться невозможно, но сделано это было, похоже, для отвода глаз. Хитер был отец Серафим. Лежит где-то золотишко…

– М-да, – скептически сказал лейтенант. С одной стороны, он ни на грош не верил этому попу, а с другой – ну зачем ему было рассказывать все это кому бы то ни было, тем более милиционеру, если бы они с этим Карлом Марксом действительно откопали клад?

– Про сон расскажите, – подал голос Карл Маркс.

– А? Про сон? Да, пожалуй, – согласился поп, – про сон это интересно и как раз по милицейской части.

– Что это еще за сны по милицейской части? – подозрительно спросил Силаев.

– А вот я вам расскажу, – пообещал батюшка. – Клад-то мы с Анатолием Григорьевичем вчера копали. Аккурат к вечеру управились. Солнышко село, благодать, прохлада, золотом, опять же, и не пахнет… В общем, сел я во дворе на штабель отдохнуть, и сморило меня с непривычки, давно, знаете ли, лопатой не махал. И явился мне во сне священник – в годах, облачение землей перепачкано, а лицо синее, как у удавленника, и над головой сияние – нимб, значит. И смекаю я, что это невинно убиенный отец Силантий, предшественник мой, с того света знак мне подает. Вот и говорит он мне: убили, говорит, меня без вины, живого в яме схоронили, аккурат на свалке, вместе со свиньей, которая уже неделю как издохла… Грешил я, говорит, много, но за смерть мою мученическую попал прямиком в царствие небесное. Всем, говорит, здесь хорошо, но нет мне, говорит, ни сна, ни покоя: не могу я, говорит, отсюда, из царствия небесного, следствию помочь.

– Бред какой-то, – не слишком вежливо сказал Силаев.

Ему вдруг очень захотелось оказаться подальше отсюда. Где угодно, но подальше.

– Что вы мне сказки рассказываете?

– Сказка – ложь, да в ней намек, – ответствовал отец Алексий, снова обнимая Силаева за плечи. – Ты дальше слушай. Так вот, говорит мне отец Силантий: ты, говорит, батюшка, должен мне помочь.

Лейтенант-то наш, Коля Силаев, будет небось по округе бегать, про меня расспрашивать: не видал ли кто чего, не слыхал ли… Жалко ведь, говорит, парня-то. Ты, говорит, ямку-то, в которой клад искал, не закапывай. Вот придет к тебе Коля, ты его в ямку положи, земелькой накрой, а уж я его тут встречу и все как есть ему расскажу: кто убил, как убил, когда и где. Так что ямку мы не закапывали.

– Да ты.., да вы что?! – завопил Силаев, выворачиваясь из-под начавшей опасно сжиматься поповской ладони и отскакивая в сторону. – Белены вы тут объелись, что ли? Лечиться надо, богомольцы!

Ему очень не нравились звучавшие в его голосе истерические нотки, и еще больше ему не нравился заляпанный краской Карл Маркс, который вдруг сделал шаг вперед, перекрывая ему дорогу к казавшемуся теперь очень далеким выходу. Чувствуя, как предательски слабеют ноги, лейтенант метнулся в сторону, слепо шаря пальцами по застежке кобуры. Отец Алексий шагнул ему наперерез, на ходу задирая рясу с правой стороны и вполголоса шепча черные ругательства. Взгляд Силаева с ненужной четкостью зафиксировал тот факт, что под рясой у попа были потертые джинсы и разбитые кроссовки фирмы «Рибок», а двигался батюшка, как недоброй памяти майор Колышев: мягко, бесшумно, словно не шел, а скользил по полу, как гладкий камешек по льду или как дождевая капля по стеклу.

Ряса задиралась все выше, и уже виден был кончик щегольской желтой кобуры, но Силаев все никак не мог до конца поверить в реальность происходящего. Кто? Поп и богомаз! И кого? Его, лейтенанта милиции Силаева, любимца духов земли и неба и лично Александра Волкова, и где – в церкви, в двух шагах от алтаря, на который они, по идее, молятся…

Отец Алексий вынул из желтой кобуры большой черный пистолет, а из кармана длинный глушитель и принялся неторопливо навинчивать его на дуло.

Силаев наконец справился с застежкой, одним четким, отработанным движением, как техасский рейнджер, выхватил свой «Макаров» и сразу же навел его на попа, поддерживая для надежности далеко вытянутую вперед правую руку левой.

– Не двигаться! – прокаркал он, пружиня полусогнутыми ногами и снова начиная ощущать себя хозяином положения.

Поп продолжал навинчивать глушитель на свой страховидный обшарпанный «люгер», словно не видя направленного на него пистолета.

– С предохранителя сними, – посоветовал он, не поднимая головы. Что-то у него там не заладилось, глушитель никак не желал навинчиваться, и он терпеливо сражался с неподатливой резьбой, почти не обращая на лейтенанта внимания.