По соглашению всех политических партий, с возникновением европейской войны вся власть была предоставлена правительству. Собрание было распущено на неопределенный срок. Но так как симпатии правительства определились вполне ясно, то оппозиция потребовала созыва парламента для рассмотрения положения в стране. Король решительно отклонил это требование, так как он был уверен в том, что большинство народа все же стояло на стороне «союзников».

Доведенное до отчаяния либеральное правительство решило прибегнуть к трюку. Провинции Новой Болгарии в первый раз выбирали депутатов, и народ так обошли, что все двадцать депутатов оказались либералами. Что на самом деле думали об этом избиратели, видно из того факта, что когда доверенное лицо было послано на юг, чтобы разузнать, на чьей стороне предпочли бы крестьяне воевать, они ответили угрожающе: «Дайте нам сначала ружья, а уж мы вам покажем, на чьей стороне будем драться». Однако, несмотря на эти двадцать депутатов, все же большинство было против немцев, когда Болгария вступила в войну.

Когда я проезжал через Софию в середине августа, сторонники «союзников» ликовали. Геннадиев, лидер стамбуловцев, по-видимому, думал, что Болгария примет последнее предложение, сделанное державами Антанты, на которое Сербия дала условное согласие. Гешов, вождь националистов, говорил о демонстрации, которую готовит оппозиция, чтобы принудить к созыву собрания. А Малинов, член демократической партии, полагал, что его страна достаточно осведомлена о том, насколько гибельна для болгарского господства на Балканах тяга Германии на восток.

Но когда я вернулся двумя неделями позже, все изменилось. Герцог Мекленбургский дважды посетил короля, и тайный турецко-болгарский договор был подписан. Прибыл первый взнос огромного золотого займа, даваемого Германией, и Гешов сказал мне, что центральные державы побуждают Болгарию напасть на Румынию, в случае если бы попытки переговоров между Австрией и Сербией сорвались.

– Если немцы подойдут к нашей границе, пройдя через Сербию, – сказал мне Геннадиев, – что может сделать против них наша маленькая армия? Мы вовсе не хотим быть второй Бельгией.

Политический деятель, говоривший недавно с горячей похвалой о любви крестьян к России, казалось, очень остыл на этот счет.

– Крестьяне – простодушные люди, – говорил он, – они помнят Россию-освободительницу, но недостаточно умны для того, чтобы понять, что освобождение Болгарии было для России только шагом по направлению к Константинополю. Мы с вами ясно это видим и понимаем, что крестьяне поступят так, как им велят. Народу нужны заботливые и предусмотрительные руководители. – И он ушел с важным, многозначительным видом.

В начале сентября ополчение, или Македонский легион, состоящий из беженцев, был призван на военную службу для «шестинедельного обучения». Никто не обманывался на этот счет. Правительственная пресса удвоила свои злобные выпады против сербов, крича: «Македонцы! Пробил час, когда вы должны освободить свою страну от поработителей».

Было призвано шестнадцать тысяч македонцев, а отозвалось шестьдесят тысяч, а также около пятнадцати тысяч албанцев и десяти тысяч армян, которым дали приют в Болгарии от преследования турок. Была организована большая демонстрация с истинно болгарской добросовестностью. Вновь призванные волонтеры, с восторженными лицами, одетые в коричневое домотканное сукно, медленно двигались по улицам, крича и распевая песни, неся впереди свое истрепанное в боях знамя. Они знали, что пойдут во главе болгарского нашествия на Македонию. Им это говорилось по крайней мере в двадцати речах, произносимых с балкона военного клуба, со ступеней собрания и памятника «царю-освободителю».

В следующее воскресенье, шестого сентября, был национальный праздник – тринадцатая годовщина объединения Болгарского королевства. Напечатанная программа парада гласила, что ополчение и войска софийского гарнизона примут в нем участие. В субботу вечером один торговец лесом сообщил мне, что он получил от правительства приказ разгрузить в течение четырех часов двенадцать вагонов леса и передать эти вагоны в распоряжение правительства. Поздно вечером почти все извозчичьи лошади были реквизированы для военных нужд. В эту самую ночь македонцы таинственным образом исчезли, и когда парад начался утром, софийский гарнизон, – люди, лошади и артиллерия, – тоже исчез, за исключением двух рот. После обеда была большая демонстрация, устроенная штатским населением; произносились воинственные речи; вечером студенты устроили процессию с факелами и пением македонских песен. Боже! до чего переполнено было «Гран-Кафе» журналистами и политическими деятелями. Но, несмотря на национальное торжество и критическое положение в стране, нигде не было заметно возбуждения.

В Софии никогда его не бывает: болгары – спокойный, не эмоциональный народ.

Даже демонстрации выходили правильно-организованными, методическими, люди двигались, как стадо баранов. Лидеры партий и политические деятели отказывались давать интервью, а когда это случается в Болгарии, это значит, что дело обстоит серьезно.

Оппозиция опоздала, и напрасны были ее усилия найти поддержку, чтобы остановить неодолимый ход событий.

Последний акт «coup d’etat» (государственного переворота) был краток и драматичен. В пятницу, 18 сентября, лидеры оппозиции, являвшиеся представителями шести из одиннадцати болгарских политических партий, имели совещание с королем. Цанков – представитель двух радикальных партий, Данев – представитель прогрессивно-либеральной партии, Стамболийский – аграриев, Гешов – националистов, Малинов – демократов были приняты его величеством в присутствии секретаря, доктора Добровича, и наследного принца Бориса. Малинов в своей речи указал, что военная ситуация в Европе и политическая ситуация в стране таковы, что для Болгарии чрезвычайно рискованно вступать в войну на чьей бы то ни было стороне. Он твердо верит в непреклонный нейтралитет. Но если правительство полагает, что участие в войне обеспечит Болгарии осуществление национальных идеалов, его избиратели желали бы, чтобы вступление в войну совершилось на стороне держав согласия. Затем Стамболийский представил меморандум, который содержал следующие требования:

«Первое. Чтобы правительство не предпринимало никаких действий, не созвав собрания и не выслушав желания народа.

Второе. Чтобы, прежде чем будут предприняты какие-либо действия, был образован коалиционный кабинет (по примеру Англии и Франции) с расширенным количеством министров, для того чтобы в нем могли быть представлены все одиннадцать партий.

Третье. Чтобы корона представила правительству, находящемуся у власти, требование оппозиции с резолюцией короля».

Гешов выступил, стараясь при помощи цифр и вычислений доказать неизбежность конечной победы «союзников». «Момент для нашего вступления в войну еще не назрел», – сказал он. Цанков в своей речи подтвердил все вышесказанное, и после дискуссии по уточнению пунктов меморандума король, принц Борис и Добрович удалились для приватного обсуждения вопроса.

Когда они вернулись, то из слов доктора Добровича стало ясно, что правительство решило действовать, опираясь на информацию, которую нельзя было предать гласности.