Куойл схватился за ручки контейнера и лег на него грудью. У него со лба стекала кровь, но он не смел отнять рук от контейнера, чтобы коснуться раны. Он не помнил удара. Наверное, его задело бортом лодки, когда она переворачивалась.

Волны казались огромными, величиной с гору, но он поднимался и падал вместе с ними, наблюдая за зелеными водоворотами, тянувшими его вниз, и коварными всплесками, забивающими нос соленой водой.

Когда он увидел тело мертвого человека, отлив почти закончился. Это было почти два часа назад. Скоро, наверное, начнется прилив. Куойл потерял часы. Если он ничего не путает, то между отливом и приливом проходит около часа, когда вода стоит совсем низко. Он совсем ничего не знал о течениях в бухте. То, что луна находилась в последней четверти, означало, что прилив будет низким. Билли говорил, что вдоль западного берега идут сложные воды. Там много рифов и покрытых водорослями камней. Куойл боялся, что ветер вынесет его из бухты в открытое море и он отправится в Ирландию на контейнере для льда. Если бы он оказался ближе к западному подветренному побережью, где волны были ниже, то у него появился бы шанс добраться до камней.

Прошло много времени. Куойлу казалось, что он находится в воде несколько часов. Он не чувствовал ног. Когда его подняла очередная волна, он попытался определить, где находится. Западное побережье стало ближе, но, несмотря на ветер и наступающий прилив, он двигался в сторону мыса.

Чуть позже он удивился, увидев каменную пирамиду, к которой недавно подходил. Должно быть, какое-то течение подхватило его и понесло к самому краю земли, к пещерам, к мертвому человеку. Ему показалось забавным, что скоро он составит компанию трупу в желтом и присоединится к его игре у входа в пещеру.

— Пока у меня есть этот горячий контейнер, ничего у вас не получится, — громко сказал он.

Ему стало казаться, что пластиковый короб наполнен тлеющими углями. Он так решил потому, что, как только он поднимал подбородок с крышки контейнера, его начинала бить сильная дрожь, но когда он снова опускал его обратно, дрожь прекращалась. Так могло действовать только благословенное тепло.

Он с удивлением заметил, что стало смеркаться. Однако это его даже обрадовало. Раз наступает ночь, значит, он скоро ляжет спать. Наконец-то отдохнет. Куойл невероятно устал. Как приятно будет погрузиться в эти качающиеся мягкие волны. Да, это можно будет сделать. Только непонятно, почему эта мысль раньше не приходила ему на ум. И человек в желтом совсем не мертв. Он спит. Отдыхает. Еще минута, и Куойл уже был готов перевернуться, чтобы устроиться поудобнее и уснуть. Вот только огни погаснут. Но жесткий свет светил прямо в его отекшие глаза, и Джек Баггит уже вытаскивал его, отрывая от горячего контейнера и сталкивая прямо на кучу холодной рыбы.

— Святые угодники и петушиное племя! Я так и знал, что тут кто-то есть! Я чуял. — Джек набросил на Куойла просмоленную парусину. — Я же говорил тебе, что эта штуковина тебя утопит. Ты давно в воде? Вдруг прошло уже слишком много времени? В такой воде долго не выдержишь.

Но Куойл не мог ему ответить. Его так сильно трясло, что пятки бились о рыбу. Он попытался сказать Джеку, чтобы тот достал из воды его горячий контейнер, что помогло бы ему снова согреться, но не смог разомкнуть челюсти.

* * *

Джек волоком притащил Куойла на идеальную кухню миссис Баггит.

— Это Куойл, которого я выловил из чертового моря, — пояснил он.

— Если бы ты только знал, скольких человек он спас, — сказала миссис Баггит Куойлу. — Скольких спас! — Но одному он помочь так и не сумел.

Она раздела Куойла, обложила его ноги бутылками и укутала одеялом. Заварила чай и с ловкостью, говорящей о большом опыте, напоила его, разжимая зубы ложкой. Джек пробурчал что-то о том, что стакан рома был бы ему полезнее.

Через двадцать минут его челюсти расслабились и разум прояснился. Он смог избавиться от наваждения уходящей вдаль лодки, иллюзии горячего контейнера и рассмотреть дом Баггитов в деталях. Он даже сумел выпить вторую чашку чаю с сахаром и сгущенным молоком.

— Это хороший черный чай, — сказала миссис Баггит. Никакой ром не мог сравниться с ним по благодатной целительной силе.

В доме везде лежали кружевные салфеточки, выполненные с большим мастерством, характерным для этих мест: кружевные волны и плавучие льдины, выпуклые раковины и водоросли, изогнутые усы омаров, круглые рыбьи глаза, топорщащиеся запятые креветок и глубокие пещеры. Белый снег на черных скалах, разноцветные чайки, косой серебряный дождь. В плетенных крупными узлами рамках стояли фотографии предков и якорей, Библия была украшена тонкой кружевной пеной, а циферблат часов, как невеста, выглядывал из-под венка диких цветов. Ручки кухонных шкафов дразнили кисточками, как стриптизерши в баре, ручку чайника оплетала причудливая змейка, а стулья утопали в ажурном плетении, полностью покрывавшем спинки и подлокотники. На полке лежала телефонная книга Онтарио, изданная в 1961 году.

Миссис Баггит стояла возле зеленой стены. Она доливала в чайник воды. Ее руки были похожи на лопаты: крупные, бугристые суставы и покрытые шрамами пальцы. В заварной чайник полился крутой кипяток. На миссис Баггит было хлопковое платье без рукавов. Дом дышал теплом и спокойным уютом.

У нее был сильный голос, привычный к перекрикиванию ветра и отстаиванию своего мнения во время жарких споров. В этом доме Джек уменьшился до размеров детской куклы, а его жена в матовом свете и гирляндах цветов превратилась в великаншу. Она внимательно рассматривала лицо Куойла, будто бы знала его раньше. Он уже меньше стучал зубами о край кружки. Дрожь, сотрясавшая его от шеи до пят, прошла.

— Ты согреешься, — сказала она таким тоном, будто сама уже не сможет этого сделать.

Она поднесла к его стопам нагретый камень. Пестрая молодая собака заерзала на своем коврике и приподняла уши.

Джеку, как большинству мужчин, занимающихся тяжелым физическим трудом, стоило только сесть в кресло, как он расслабился, растекся по нему, будто роскошь удобства растворяла мышцы.

— Скажи спасибо, что ты такой крепыш. Только твой жир сохранял тепло твоего тела все эти часы и поддерживал тебя на плаву. Худышка на твоем месте уже бы давно умер.

Потом Куойл вспомнил о человеке в желтом и снова рассказал свою историю, начиная с прогулки по мысу и заканчивая светом, резанувшим его по глазам.

— Под камнями? — Джек отправился в клинообразный закуток под лестницей, где у них стоял телефон, чтобы позвонить в береговую охрану.

Куойл сел. У него звенело в ушах.

— Люди в очках не больно-то ладят с собаками, — говорила она Куойлу. — Собаке, чтобы понять, что у тебя на сердце, надо видеть твои глаза. Собака будет ждать, пока ты ей улыбнешься. Если понадобится, то может ждать целый месяц.

— Это ньюфаундлендская порода? — спросил трясущийся Куойл, все еще слабый от долгого пребывания в воде.

— Ньюфаундлендская порода! Да ей тут и не пахнет! Эта собака не из наших мест. Настоящая собака, самая лучшая собака в мире, это водяной пес. Вот у этого, Батча, есть немного крови водяного пса, только он полукровка. Все чистокровные вымерли. Вернее, их убили несколько поколений назад. Спроси у Джека, он тебе расскажет. Правда, он больше любит кошек. А мне вот по душе собаки. Батч у нас от Элвис Билли Притти. А у Джека есть кот, Шкипер Томми, так он ходит с ним на ялике в море. Самый настоящий рыбак.