Он полчаса добирался до сложенных друг на друга камней и, подойдя, решил их рассмотреть. Поросшие лишайником камни были высотой в три человеческих роста. Их поставили сюда много лет назад. Возможно, строителем был древний народ, который исчез навеки. Этих людей истребили охотившиеся на них от скуки китобои. Может быть, пирамида служила ориентиром для баскских рыбаков или мародеров Куойлов, заманивавших корабли на скалы с помощью ложных огней. Ритмичные удары волны заставили его подойти еще ближе.

Он находился на самом краю света, в диком, первозданном мире, который, казалось, парил над морской пучиной. Человек не успел оставить в этом месте следов своего присутствия: здесь не было ни кораблей, ни самолетов, ни животных, ни птиц, ни буев. Ему казалось, что он один на всей планете. Небо над его головой казалось таким необъятным, что он инстинктивно поднял руки, чтобы защититься. Полупрозрачные, как из жидкого стекла, десятиметровые волны обрушивались на камень, пенились и стекали в маленькие озерца молочным водоворотом. Даже в нескольких метрах над поверхностью моря висела дымка из миллиардов мельчайших капель, которые жгли Куойлу глаза и украшали его лицо и бороду живым текучим бисером. Волны били о камни с низким гулким звуком.

Он стал спускаться по каменному склону. Гранит был влажным, и ноги Куойла скользили. Он двигался осторожно, чувствуя непривычное возбуждение от близости с этой первобытной силой и пытаясь представить себе, что это такое — очутиться в море во время шторма. Вода по-прежнему убывала, подчиняясь удивительному закону наступления и капитуляции воды перед сушей. Будто где-то в центре Земли большое сердце отбивало по два удара в день.

Именно в эти воды стремились все пропавшие без вести корабли, рыбаки и исследователи, спускавшиеся в темные, как звериная глотка, морские глубины. Становясь очередным ингредиентом соленого бульона. Викинги в дракарах шли под парусами, надуваемыми переменчивыми ветрами, ведя свои суда сквозь туман и полагаясь только на поляризованный свет «солнечных камней»[8]. Эскимосы на лодках из шкур животных, ритмично вдыхающие леденящий воздух, опускающие в воду обледеневшие весла. Вот брызги воды начинают замерзать на лету, напрягаются сильные спины, удар, рвется шкура, и лодка по спирали уходит под воду. Тысячелетние айсберги, осколки ледников, ужасные и молчаливые. Тишину возле них нарушает только плеск разбивающихся о ледяные склоны волн, создавая обманчивый шум прибоя там, где нет берегов. Туманная сирена, приглушенное эхо выстрелов на берегу. Лед объединяет сушу с водой. Морозная дымка. Облака с бликами света, отраженного в маленьких окошках воды на поверхности льдины. Призрачное ледяное сияние стирает все грани пространства, оставляя органы чувств предаваться иллюзиям. Удивительное, редкое место.

Спускаясь, Куойл поскользнулся на каком-то растении, предательски спрятавшемся в трещине камня. Он дошел до выступа, с которого, наклонившись, можно было посмотреть вниз, на бурлящую воду. Дальше идти было некуда.

Оттуда он увидел три вещи: пещеры в форме пчелиных сот на уровне моря, камень, напоминающий огромную собаку, и тело человека в желтом костюме, опустившего голову под воду, будто не в силах оторвать взгляда от причудливого рисунка морского дна. Его руки и ноги были раскинуты в стороны, отчего он напоминал морскую звезду. Тело заплывало с волной в небольшую пещеру, потом снова выглядывало оттуда, как детская игрушка на веревочке, за которую тянуло море. «Корреспондент газеты оказался настоящим магнитом, притягивающим мертвые тела».

Тело можно было достать, только прыгнув в холодную пену. Правда, если он принесет сюда веревку и крюк… Куойл снова стал забираться на клиф. Ему в голову внезапно пришла мысль о том, что этот человек мог упасть в воду как раз с того места, где он сейчас стоял. Или выпал из лодки. Он должен об этом кому-нибудь сказать.

Он бегом взбирался на мыс. У него болел бок. Он должен рассказать кому-нибудь о мертвом человеке. Пока он доберется до дома, на то, чтобы доехать до ближайшей станции береговой охраны, потребуется не меньше часа. На лодке будет быстрее. Ветер дул в спину, заставляя волосы падать на лицо, лезть в глаза. Сначала шее было холодно, но потом, преодолев бегом скалу, он почувствовал, что ему стало жарко. Пришлось даже расстегнуть куртку. Как далеко еще до причала.

Взбудораженный чрезвычайным происшествием и не в силах избавиться от стоящей перед глазами картины плавающего у входа в пещеру трупа в желтом костюме, он отвязал лодку и направил ее прямо через всю бухту в сторону Якорной Лапы. Он торопился так, будто этого человека еще можно было спасти. Через десять минут, выйдя из-за подветренной стороны берега прямо под порывы ветра, он понял, что совершил ошибку.

Он никогда раньше не испытывал эту лодку в неспокойной воде. Волны обрушились на него, как залпы из артиллерийского орудия. Их гребни стали похожи на жестокие ухмылки. Лодка начала раскачиваться, подниматься и падать под волны с ужасающей скоростью. Он инстинктивно сменил курс, чтобы волны били в корму лодки по касательной. Но тем самым он направил лодку к северо-востоку от Якорной Лапы. Ему придется где-нибудь развернуться и войти в порт с востока или юго-востока. Куойл не знал, как вести лодку по зигзагообразной траектории, чтобы пересечь бухту: длинный отрезок с волнами к носу лодки и короткий с волной в корму. Где-то на середине бухты он сделал резкий поворот в сторону Якорной Лапы, подставив низкую и широкую корму под волны.

Лодка закачалась, и из-под скамьи выскользнул короткий кусок веревки. На одном конце у него были завязаны узлы, а второй был растрепан и заломан, будто там когда-то тоже были узлы, но теперь развязались. Только сейчас Куойл понял, что эти узлы на веревках что-то обозначали.

Лодка безудержно прыгала на волнах вниз и вверх, зарываясь носом в воду, в то время как мотор все еще работал. Куойлу стало страшно. Каждый раз, когда у него выбивало руль из рук, лодка сбивалась с курса. Через несколько минут его путешествие закончилось. Лодка рубанула носом воду, как топор, высоко задрав корму. Следующая волна развернула лодку бортом к открытому морю. Лодка перевернулась, а Куойл оказался под водой.

За пятнадцать ужасных секунд он научился плавать достаточно, чтобы добраться до перевернувшейся лодки и схватиться за ось замершего винта. Своим весом он погрузил корму в воду, тем самым приподняв нос. Этого оказалось достаточно, чтобы следующая волна развернула лодку и наполнила ее водой. Куойл снова повис в прозрачной воде и увидел где-то под собой бледную тень своей лодки, ее знакомые очертания и цвет постепенно пропадали, по мере того как она все глубже уходила вниз.

Он всплыл, судорожно хватая ртом воздух. Он почти ничего не видел из-за какого-то горячего вещества в глазах и тут заметил стекающие с него капли воды, которые были почему-то кроваво-красного цвета.

«Глупо, — подумал он, — какая глупость умирать, пока не выросли дети». У него не было ни спасательного жилета, ни непотопляемых весел, ни малейшего понятия о том, где он находится. Он качался на волнах, как поплавок из телесного жира и воздуха в легких. Он стал поплавком. Его отделяли полторы морские мили от каждого берега, полторы мили, которые надо было проплыть в холодной воде. Прямо перед ним качалась на воде веревка с узелками, а в шести метрах на поверхность всплыл красный ящик. Это был пластмассовый контейнер для льда, о котором он забыл. Куойл пробился к контейнеру сквозь целую флотилию деревянных спичек, которые, должно быть, выпали в лодку из пакета с продуктами. Он хорошо помнил, как покупал спички. Наверное, когда-нибудь эти спички вынесет на берег, только уже без серных головок. А где в это время будет он?