Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что Бьянка разрушила ее жизнь. И что она никогда об этом не забудет.
Слова разъедают меня изнутри. Как далеко могла зайти Жаклин? Я по собственному опыту знаю, как легко преодолеваются все мыслимые границы.
— Вы летом часто переписывались? Бьянка мне не рассказывала, что вы снова общаетесь.
Я кладу руку себе на грудь, кожа все еще зудит после душа.
— В последний раз она написала перед этим вашим праздником. Ей не понравилось, что я ей тогда сказала.
Наверное, не надо было этого делать, но я спросил:
— А что ты тогда сказала?
— Что она должна тебя бросить.
Я даже обидеться не могу.
— Я тоже думал, что у нас все кончено.
Сиенна сжимает колени:
— Что тогда случилось?
До катастрофы
Весна 2017 года
Поздно вечером в воскресенье Бьянка с детьми вернулась из Мальмё.
— Взломали замок? Как мерзко.
Мои сообщения она не читала и теперь стояла у гаражной двери и осматривала место происшествия. Я пытался оттереть пятна крови на полу, но на цементе все равно остались темные разводы.
— Что это? — спросила Бьянка.
— Ула показал свое настоящее лицо.
Она думала, что я снова лгу, это было видно по ее взгляду. Когда я рассказал о дубинке, она просто покачала головой, отказываясь верить.
— Мы же знаем, что он сделал с работником социальной службы. Так что удивляться нечему.
— Это нельзя сравнивать. Типы, которые влезли к нам в гараж, виноваты.
Я не верил собственным ушам. Она оправдывала жестокость Улы.
— У него была дубинка. А этим парням по шестнадцать лет.
— Иногда ты бываешь наивным, Микки. Ты же знаешь, что пришлось пережить Уле из-за того ограбления. Он рассказывал мне, что купил дубинку и кастет. Слава богу, у него было чем защититься. Иначе это могло бы закончиться очень плохо.
Я не понимал, что произошло с моей женой. Теперь мы совершенно по-разному представляли себе безопасность.
— И кстати, не тебе судить, — сказала она. — После всего, что ты натворил в Стокгольме. И с этим Анди.
Все правильно. Не только Ула мог сорваться и применить насилие. И мы с ней оба это знали.
— Прости. Я просто не понимаю, как это могло произойти. Если бы я только мог что-нибудь изменить.
— Но ты не можешь.
В пристальном взгляде Бьянки сквозило презрение.
Снова наступило лето, но в нашем саду птицы не пели. Бьянка сидела под зонтиком от солнца и внимательно следила за детьми, которые играли, наполняя водой воздушные шарики.
— Нам надо поговорить, — сказал я.
— Нам не о чем говорить.
Когда мы только познакомились, могли разговаривать обо всем на свете. Прижавшись друг к другу, сидели в парке Роламбсхов, наблюдая, как заходит солнце. Для нас не было ничего невозможного или трудного. Когда я спросил у Бьянки, что самое важное в отношениях, она ответила не думая. Честность. Если мы будем честными друг с другом, то справимся с чем угодно.
Бьянка видела, как Жаклин меня поцеловала. И это никогда не удастся стереть из ее памяти.
— Я не хочу отрицать собственную вину, — сказал я, взяв безвольные руки Бьянки в свои. — Но Жаклин на меня напирала. Я пытался сказать «нет». Такого никогда больше не повторится.
— Пытался сказать «нет»?
Я и сам понимал, как это звучит. Почему, черт возьми, почему я не устоял? Я же сказал себе после новогоднего праздника, что такое никогда больше не повторится. И все же… Что я за человек?
— Я знала, — проговорила Бьянка. — Какое-то время думала, что мне кажется. Но все так и было. Она поставила на тебя.
Это звучало слишком патетично. Все произошло случайно.
— Бьянка, я люблю тебя всем сердцем.
Она смотрела на меня так, словно ничего больше вернуть нельзя.
— Почему Жаклин решила, что ты тоже не прочь? Какие сигналы ты ей посылал?
Все верно. Я шел навстречу.
— У меня было ощущение, что мы… не знаю… что мы как-то отдаляемся друг от друга. Ты очень много работала, мне было трудно до тебя достучаться.
— То есть это я виновата, да?
— Нет!
Обычно я легко находил слова.
— Я же тебе говорила. Прямым текстом просила тебя держаться подальше от Жаклин! Ты понимаешь это? Люди все видели. О вас говорили.
— Ты имеешь в виду сплетни Гун-Бритт?
Бьянка приподнялась, пытаясь отнять руки:
— Я не знаю, смогу ли я когда-нибудь доверять тебе, Микки.
В ее голосе звучало отчаяние, я порывисто встал и попытался ее обнять, но она вывернулась.
— Прости, любимая, — повторял я снова и снова. — Прости.
Слова звучали слишком драматично, но их говорило мое сердце. По щекам Бьянки текли слезы.
Я действительно хотел во всем признаться и тоже верю в честность. Стопроцентную честность. Но сейчас я уже не мог рассказать о новогодней ночи. Это бы погрузило меня еще глубже во мрак.
— Ты сможешь меня когда-нибудь простить?
Мы стояли так близко, что я слышал дыхание и стук ее сердца. И все равно мы никогда не были так далеки друг от друга.
— Если ты меня больше не любишь, ты должна сказать мне об этом, — прошептал я.
Это была еще одна ложь.
Я готов был обманываться. Если она меня разлюбит, мне об этом лучше не знать.
До катастрофы
Лето 2017 года
В День Конституции Оке вывесил у себя в саду сине-желтый флаг[26]. Я теперь пила вино на завтрак, обед и ужин. Только оно помогало справиться с одиночеством, отогнать дурные мысли и сделать чувства не такими болезненными.
Я сидела за столом на кухне, когда во дворе появилась машина Петера. Он уже несколько дней бомбил меня сообщениями, а я то не хотела ни слышать, ни видеть его, то собиралась ответить как-нибудь грубо, то готова была признать, что мне его не хватает.
Сунув ноги в сандалии, я поспешила во двор.
— Привет, красотка, — сказал Петер, целуя меня в щеку.
— Что ты тут делаешь?
— Я хотел угостить вас! Приготовить настоящие пальты[27] в честь Дня Швеции. По рецепту моей бабушки.