От этой мысли внутри меня снова все похолодело.

– Итак, что у нас в анамнезе? – сам у себя спросил Кезон. – Журналисты и бандиты. Одни охотятся за тобой, другие – за мной. Значит, нам нужно скрыть свою личность. Нужна маскировка.

– Где мы ее возьмем? – горько усмехнулась я. – Вызовем курьера и заберем его униформу?

– Как вариант, – рассмеялся Кезон. – Но у нас нет на это времени. Нужно воспользоваться тем, что есть.

– У нас ничего нет, – мрачно ответила я, чувствуя, как холод все ближе подступается к горлу. – Мы в квартире пожилой женщины, которая не ходит по карнавалам. У нее нет костюмов и масок.

– В точку, детка, – щелкнул пальцами засиявший как пятак Кезон. – Мы в квартире пожилой женщины. Ну, я бы не назвал ее женщиной – скорее, монстром с клюкой. Я реально ее боюсь. Но у нее есть то, что нам нужно. Одежда. Короче, лапуля, мы станем бабками.

– Ты в своем уме? – сердито посмотрела я на него.

– Разумеется, – величественно глянул на меня музыкант. – У нас нет другого пути, кроме как позаимствовать у твоей Фроловны одежду.

– Не буду я у нее ничего красть! – рассердилась я. – С ума сошел?

– А мы и не будем красть, – улыбнулся Кезон. – Я оставлю ей деньги. А взамен мы возьмем что-нибудь старое и ненужное. Мне вообще все равно. Я могу ничего не делать, а просто сбежать от папарацци, а со своими бандитос разбирайся сама.

Я не хотела переодеваться в старушку. Более того, я не хотела трогать вещи Фроловны. Но у меня не было другого выбора. Поэтому во мне включилась та самая Наташа, которая знала, как разрешить даже самые сложные ситуации во время проведения концертов.

Я собралась, побежала в зал и подошла к старому шкафу, в котором хозяйка хранила старую ненужную одежду, которую не носила, но выкидывать не хотела.

Едва я распахнула створки шкафа, как в нос нам удалил запах нафталина, и Кезон расчихался.

– Ты не благословила меня, – гундосо сообщил он мне, пока я торопливо вытаскивала одежду, от всей души надеясь, что Фроловна не вернется домой прямо сейчас. Иначе нам обоим крышка. Нужно торопиться.

– Что я не сделала? – изумленно переспросила я.

– А, здесь же говорят иначе, – досадливо поморщился Кезон. – Не сказала мне: «Будь здоров».

– Как коров, – хмыкнула я, доставая старые платья. Мне досталось синее, в белый горох, а Кезону – белое, в маковый цветочек.

– Мда, вкус у бабки отменный, – вздохнул музыкант и получил серую кофту на пуговицах и платок с узорами. Одеваться он, разумеется, не захотел – мол, не в его это стиле, надо найти что-то другое, но я молча дала ему подзатыльник уже во второй раз и безапелляционно велела:

– Быстро одевайся. Не беси меня.

– Люблю властных девушек, – тронула его губы странная улыбка. – Бриджи-то снимать?

– А как ты думаешь? – нахмурилась я. – Живо снимай. У нас нет времени.

– Так мне еще ни одна девушка не говорила, – снова стал веселиться Кезон. – А можно я не буду их снимать? Платье-то длинное, до пола.

– Ладно, можно, – разрешила ему я.

– Спасибо, о, великая! – красиво пропел Кезон, но слушать его бредни дальше я не стала – ушла в свою комнату. Сначала я собрала вещи – не все, конечно. Напихала в сумку все самое необходимое, потом взяла рюкзак, который планировала отдать Кезону, и кое-что сунула туда. Зачем-то схватила с вешалки свое единственное нарядное платье, которое покупала еще на выпускной. А еще взяла лису и сову. И, конечно же, ноутбук. Остальное оставлять было ужасно жалко, но что я могла поделать?

Я быстро написала записку Глафире Фроловне, в которой извинялась за все и просила не выкидывать вещи, обещая, что вернусь за ними. И стала одеваться. Я натянула на себя сразу несколько футболок, джинсовку, сарафан и кардиган, чтобы казаться крупнее. Надела несколько колготок и лосины. Затем облачилась в платье Фроловны и ее широкую кофту. Последний штрих – платок на голову, который я аккуратно завязала под подбородком. Жарко было ужасно, но я старалась не обращать на это внимания.

Схватив косметичку, рюкзак и сумку, я в последний раз с тоской оглядела комнату, к которой уже привыкла. Было безумно грустно убегать вот так, впопыхах, еще и своровав вещи хозяйки, пусть и ненужные. От окна мой взгляд переместился на стол – там лежали записка и деньги, которые я должна была заплатить в этом месяце.

– До свидания, Глафира Фроловна, – прошептала я. – У вас были самые вкусные пирожки в мире.

Я вернулась в зал, где Кезон уже тоже успел переодеться. На бабушку он походил меньше всего на свете – казался каким-то огородным чучелом с банданой на темных волосах, от которого несло нафталином.

Увидев меня, он захохотал. Да так громко и задорно, что я рассердилась. Какого черта он веселится? Мы в опасности. Мы реально в опасности. А он думает, что это просто шуточки.

– Что это за куколка? Что за сладкая девочка? – сквозь смех спрашивал Кезон, веселясь и рассматривая меня, как экспонат в музее смеха.

Я окинула его злобным взглядом и осторожно посмотрела в окно. «Джип» все еще находился во дворе, а Артур стоял рядом и разговаривал уже не по телефону, а с лысым, который вернулся к машине.

Страх снова заполнил меня, но я постаралась взять себя в руки. Я сбегу. Они не найдут меня. Все получится!

– Слушай, а почему у тебя везде стало больше, кроме груди? – поинтересовался Кезон.

– Не переживай, мой милый, грудь появится у тебя. Так, снимай кофту, – велела ему я беспрекословным тоном.

– То штаны, то кофту… – завздыхал он, но послушался. Когда я вытащила лифчик и гольфы, ржать он перестал.

– Не понял. Это еще зачем? – подозрительно спросил Кезон, видя, как я привязываю гольфы к задним сторонкам пояса лифчика.

– Иначе на тебя не налезет, – отмахнулась я. – Подними руки, пожалуйста.

– Господи Иисусе. С ума сойти. А можно без этого ужаса?

– Нельзя. Ты меня вообще слышишь? Руки подними!

Вздохнув, музыкант все же подчинился. Я надела на него эту мудреную конструкцию и стала завязывать на спине гольфы – хоть и не сразу, но получилось. А в чашечки напихала носков. Получилось хоть и кривое, но подобие груди. Под застегнутой кофтой она смотрелась замечательно.

Я перевязала ему платок, спрятав волосы, и задумчиво оглядела – как чучело Кезон выглядеть перестал, но и на полноценную бабушку все еще не тянул. Еще бы, такая каланча.

– Будешь ходить, согнувшись, – сказала я, вытирая со лба пот – во всей этой одежде было безумно жарко. – С палочкой.

– А палочку где возьмешь?

– У Фроловны сломанная есть.

Минута – и у Кезона в руках появилась палочка, у которой не так давно отвалилась ручка, а поэтому для хозяйки она стала непригодной. Фроловна хотела выбросить ее, но врожденная экономность не позволила. Мол, вдруг ее еще можно будет сделать?