Пылая от гнева, он прыгнул на предателя, как дикий зверь, одной рукой зажав ему рот, а другой обхватив шею. Человек яростно боролся, издавая приглушенный булькающий звук, пока, наконец, его конечности не дрогнули в последний раз, и сопротивление не прекратилось. Когда Альфред бил головой свою жертву о стену, пока не появился «особый звук, как будто мокрая ткань хлопает на ветру», он слышал, как плачет ребенок. В конце концов он позволил телу, неподвижному и безжизненному, соскользнуть на землю. Шляпа мужчины скатилась в грязь, и Альфред почувствовал запах одеколона, от которого его вырвало. Затем, когда его глаза привыкли к темноте, пришло ужасающее осознание того, что его жертвой был не Алеш. Он убил не того человека.

В этот самый момент раздался оглушительный хруст взорвавшейся неподалеку бомбы, за которым последовал звон стекла. Через несколько секунд Альфред услышал повторяющийся свист из двух нот, становившийся все более неистовым. Юноша все звал и звал мужчину в габардиновом макинтоше, недоумевая, куда делся его спутник. Альфред поспешно растворился в трабулях и устремился прочь. Хлопки и взрывы были теперь обычным явлением, поскольку Сопротивление давало о себе знать, но через несколько минут на место прибудут немцы, и тогда тело найдут. Он не осмелился бежать, но после десяти минут быстрой ходьбы сорвал окровавленные перчатки и сбросил их через решетку в канализацию.

Позже Альфред присоединился к брату на конспиративной квартире над фабрикой на улице Доктер-Крестен, но однокомнатное помещение с голыми стенами казалось ему ловушкой. Находясь в состоянии сильного потрясения, оба Ньютона в течение следующих нескольких недель редко выходили на улицу, опасаясь, что их снова узнают. После одной такой попытки они бежали через полгорода, а гестапо преследовало их со стрельбой. Братьям повезло, и они смогли уйти. Наконец, в начале апреля курьер принес в их убежище новость о том, что на следующий день они должны покинуть Лион и отправиться в Испанию в конспиративное убежище в сельской местности. В тот вечер братья устроили небольшую вечеринку для своих французских товарищей, включая Альфонса и Мари-Фортюне Бессонов, которые рисковали всем, чтобы их приютить. Вино лилось рекой, когда в дверь позвонили. Никого больше не ждали. Но друзья не знали, что за курьером следили.

Кто-то из компании выглянул в окно как раз в тот момент, когда снаружи с визгом остановились грузовики гестапо, и пулеметы немецких солдат в стальных касках были уже направлены на дверь. Генри крикнул брату, чтобы тот спрыгнул вниз и, отстреливаясь, проложил им путь наружу. Но было слишком поздно, и в окружении до зубов вооруженных военных у них не было шансов. Первая группа гестаповцев уже бежала вверх по лестнице с криками: «Руки вверх, Огюст и Артю! На этот раз вам не уйти». Затем в комнату вошел главный охотник за Вирджинией, Клаус Барби, радостно выкрикивая: «Хайль Гитлер!».

Когда вскоре после этого они поднимались по лестнице внушающего ужас отеля «Терминус», оба брата знали, что их ждет. Через некоторое время Альфред кинулся к окну третьего этажа и выбросился наружу. Если ему удастся убежать, он вернется, чтобы спасти брата; если умрет, – по крайней мере, ничего не выдаст. Каким-то образом он всего лишь сломал плечо и пальцы, но был немедленно пойман. Его бросили в камеру, а в другой комнате Барби и его головорезы до потери сознания избили его младшего брата Генри. Они стояли вокруг него и часами напролет ударами перекидывали его друг другу, пока один глаз Генри не выпал из глазницы. Барби бил их по ступням и ладоням, пока те не превратились в месиво, прикладывал электрические провода к ранам, наблюдал, как братья корчатся в агонии, и повышал силу тока. Позже они вспоминали его пронзительные, глубоко посаженные голубые «змеиные глаза» и тонкую, как лезвие ножа, улыбку, когда он снова, и снова, и снова спрашивал: «Вы знаете Мари?» Нет. «Вирджинию Холл?» Нет. «Вы знаете, что она опасная террористка?» Нет. Мясник из Лиона криком приказывал своим людям, чтобы те держали заключенных под ледяной водой, пока они не начнут задыхаться, а затем совал им в лицо несколько перехваченных сообщений Вирджинии. Теперь не могло быть никаких сомнений, что Барби известно ее настоящее имя, но он хотел знать, где она сейчас. Дважды он отправлял братьев на «ликвидацию» путем расстрела, когда они отказывались говорить, и каждый раз в одиннадцатом часу, по-видимому, передумывал.

За следующие нескольких дней было арестовано еще больше участников Сопротивления из команды Вирджинии: задержали всех, кого опознал Алеш. В Ле-Пюи 6 апреля 1943 года задержали Жулианов и подвергли их пыткам. Мадам Жулиан выбили передние зубы и сломали руку. Она не сказала гестапо ни слова. Через два месяца немцы отпустили ее, когда врач сказал, что жить ей осталось недолго. Тем не менее она поспешила в Париж, где, как она думала, содержался ее муж, и подкупила немецкого чиновника, чтобы тот уничтожил наиболее компрометирующие документы в деле супруга, – хотя он уже был депортирован в Австрию для рабского труда. Их немногочисленные друзья, все еще находившиеся на свободе, намеревались выследить Алеша (теперь многие подозревали, что он является главным источником всех последних бед) и казнить его. Но зная, что Вирджиния теперь вне его досягаемости, он навсегда исчез из Лиона. Не снимая рясы, он начал новую работу для абвера в Нормандии.

Уничтожение сетей УСО в Лионе и других областях считалось в Лондоне «непосредственной и серьезной угрозой» британской безопасности и привело к серьезной переоценке ценностей в Уайтхолле. Совершенно секретное расследование в апреле 1943 года обвинило во всем двойных агентов, а также «продвинутые» немецкие операции по радиообнаружению. Радисты были единственной тонкой ниточкой, связывающей Лондон с оккупированными странами, такими как Франция, и их радиопередатчики считались наиболее значимыми военными объектами. Операторы беспроводной связи были особенно уязвимы для захвата, и их командиры признавали, что продолжительность жизни радиста в полевых условиях становилась невыносимо короткой[259]. Их смелость в ведении передач в подобных обстоятельствах поддерживала целые сети – за это они слишком часто расплачивались жизнями.

Из полицейского участка в Сан-Хуан-де-лас-Абадесас Вирджинию доставили в грязную, кишащую блохами камеру в Фигерасе, битком набитую пестрой группой женщин. Несмотря на статус американского журналиста, Вирджиния прекрасно знала, что правительство Франко, скорее всего, согласится на просьбу немецких коллег взять ее под свою «опеку». Ее поимка гестапо или абвером была только вопросом времени. Хотя Вирджиния была слаба, утомлена и измучена кожной инфекцией на спине, она проводила долгие часы и бессонные