немаловажно для живого существа, туда попавшего. И там нет времени! В магическом подпространстве есть только настоящий момент. То есть для человека, туда попавшего, сие курьезное обстоятельство не сразу становится заметно: человек мыслит, дышит, ходит по кабинету туда-сюда, читает книги, делает что-то, занимается магией без страха повредить окружающим вещам или существам, как это обычно бывает в реальном мире. Однако сколько бы ты там ни находился по собственным ощущениям, какие бы долгие ни проводил эксперименты — ты не состаришься ни на минуту, останешься точно таким, каким вошел в этот карман. Даже не проголодаешься и не захочешь в туалет!

— Удобненько, — согласилась Клава.

Если бы она решила заняться каким-нибудь сверхважным делом, лучшего кабинета и выдумать не могла бы — ничего не отвлекает, даже естественные надобности организма. Хотя как можно дышать, иметь бьющееся сердце, текущую по венам кровь — и при этом в конце концов не ощутить заполнившийся мочевой пузырь или сигнал от опустевшего желудка — этого она понять не могла. Одно слово магия!

Так вот, умерев, Основатель расстался с бренным телом, отказался улететь в светлое райское небытие — вместо этого умудрился в виде призрака добраться до тайника-кармана, где и спрятался. Рассуждал он так: призраки нестабильные сущности, обычно на сороковой день после погребения фантомы имеют обыкновение рассеиваться, истончаться и всячески деградировать, теряя разум и личность. Такой участи он себе не желал, слишком много важных знаний хранила его память, слишком много экспериментов он не успел довести до финала, слишком много вещей и явлений не изучил.

И если в подпространстве не портятся продукты, если книги, там хранящиеся, не ветшают, не выцветают чернила, не желтеет и не сыплется прахом бумага — то и призраку там ничего не грозит?

Таким образом Основатель застрял в тайнике, о котором никто не знал, на долгие-долгие годы, сложившиеся в столетия. И только Сирена, можно сказать, освободила его из одиночного заточения. Заядлый отшельник, он к тому времени уже был сыт тишиной, произвел все эксперименты, на какие оказался способен в призрачном виде, научился манипулировать небольшими предметами — и страшно соскучился по дневному свету. Русалка помогла ему стабилизироваться, привязала неугомонный дух к праху в родной могиле на кладбище — и перенесла в дом к помогавшей ей некромантке. Пума же с воодушевлением взялась за проблему искусственного тела. Правда, до сих пор ее старания успехом не увенчались, к искреннему огорчению Основателя.

— А сейчас что хранится в этом кармане? — спросила Клава.

Вопрос ее был бессовестно проигнорирован.

— Ох, как же я забыл! — всплеснул руками призрак. — Они ж там который день сидят голодными!

— Кто? — сразу вскинулась Клава. Как для любой женщины ей была невыносима мысль, что кто-то где-то томится не покормленный.

— Гомункулы! — развел руками Основатель, указал пальцем на пол, намекая на лабораторию некромантки в подвале. — Раз мисс Пумы сейчас нет дома, ты должна присмотреть за ее питомцами. Она же присматривала за твоим Персиком.

Клава поежилась: ей эти похабные человечки и в банках-то не понравились, в присутствии Пумы они не стеснялись дразнить суккубу. Что же будет, когда она спустится в подвал одна? Каждого придется откупорить? А если они разбегутся? И чем они питаются, какой-нибудь гадостью наверняка? Даже спросить боязно!

16

К ее великому облегчению как нельзя вовремя явился Флавиан. Инкуб был какой-то мрачный, поэтому Клава шикнула на Основателя, чтобы отвязался со своими гомункулами. В первую очередь суккуба решила накормить пирожками приятеля, вдруг и он от тепла и кухонной душевности разговорится? Обидевшись, что его не слушают и вообще променяли на молодого развратника, Основатель задрал нос и удалился на заднюю террасу — прошествовал прямо сквозь стену.

Флаф от пирожков не отказался. Напротив, воспринял нехитрую выпечку, словно чудо света. С благоговением откусил еще горячий, посмаковал во рту, обжигая язык, замычал в блаженстве, закатил глаза:

— На вкус прямо такие, как моя мама пекла!

И сам же от этого открытия расстроился ужасно. В молчании умял полдюжины, благо Клава любила лепить пирожки маленькие, аккуратные и с симпатичным гребешком.

Суккуба ему ностальгировать не мешала, тихонько сидела рядом, подливала кофе в чашку. Только когда он слегка расслабился, осмелилась спросить:

— Ты скучаешь по дому?

— Ужасно, — почему-то шепотом признался Флаф, улыбнулся, не поднимая глаз от тарелки. — Спасибо.

— А разве в каникулы не ездишь к родным?

— Не отпускают меня! — громко вздохнул инкуб, возвращаясь к своему обычному состоянию. — Тут дел полно даже в каникулы, сама понимаешь…

В благодарность за пирожки инкуб согласился помочь Клаве управиться с гомункулами.

Как она и опасалась, человечки в своих склянках сходили с ума от скуки. Как только в подвале включили свет, эти малявки принялись беситься в растворе так, что едва не поскидывали банки с полок. Только Флаф сумел их приструнить — пригрозил, что, если не угомонятся немедленно, то останутся голодными еще на пару дней.

К счастью, Флавиан как-то уже помогал Пуме с гомункулами, поэтому Клава перестала бояться сделать что-то не так и погубить весь кривляющийся выводок. Пусть и уродцы, но жалко ведь. Пришлось переступить через брезгливость и последовать указаниям Флафа: надо было каждую банку откупорить, отсоединив проводки и трубочки от воздушного фильтра, пускающего пузырьки, как в аквариуме, вынуть гомункула и посадить в специальное корыто с высокими стенками, из которого тот не смог бы выбраться. После чего банку вымыть с мылом изнутри, оттереть от накопившегося осадка и слизи, залить новый раствор. За это время гомункул должен был успеть поесть — кроме питательного раствора, в котором они плавали, мелюзга не упускала возможности пожевать обычную человеческую пищу, так что маленькие пирожки Клавы пришлись очень кстати.

Но это в теории ничего сложного.

На практике, стоило посадить в корыто трех и больше человечков, те сразу начали строить живую пирамиду: вставали друг другу на плечи, карабкались один по другому, чтобы дотянуться до высокого бортика. Клаву эти копошения приводили в ужас, сходный с лицезрением баночки червей для рыбалки. Хуже того, оказавшись на воздухе, а не в растворе, гомункулы подали голос! Противные пищащие голоски слились в гомон, а спустя минуту они дружно скооперировались в хор и принялись скандировать суккубе, сопровождая слова похабными жестами:

— СУ-ККУ-БА! ПО-КАЖЬ! СИСЬ-КИ-ИИ!

И так без умолку.

Чтобы мелюзга не вылезла и не разбежалась, Флавиан взял мытье банок на себя, у него это получалось быстрее и лучше, а Клаву приставил к корыту, велев раздать паршивцам по пирожку на рыло.

Скандалисты есть отказывались. Ими овладела похоть в самом неприкрытом