виде, ибо одежды гомункулам не полагалось в принципе. Пирожки-то они взяли, всей толпою протягивая к наклонившейся Клаве крошечные ручонки, но затыкать рты едой не спешили, ибо в растворе не больно-то поголосишь, а назад посадят сразу, как поешь. Вместо обеда они орали — и с упоением дрочили, при этом не забывая строить рожицы засмущавшейся суккубе. Одно облегчение, друг на друга в содомском порыве хотя бы не прыгали, вот такого зрелища Клавина психика точно не выдержала бы.

— Просто они на твою энергетику реагируют, — посмеивался Флавиан, шустро бегавший к мойке и обратно с банками. — У них же мозгов, как у растения: видят свет — тянут к нему листики. Вот и они: видят суккубу — тянут к тебе… кхм, ну, сама видишь, что.

— Вижу! Спасибо! — возмущенно и смущенно откликнулась Клава, отпрыгивая от корыта, чтобы не забрызгало.

— К тому же в банке не больно-то подрочишь, — добавил чуть ни не с пониманием Флаф, — раствор сразу испортится, придется в скисшем плавать, пока не сменят.

Клава фыркнула: вот же где не к месту проснулась мужская солидарность!

Закончив с банками, Флавиан подошел к ней со спины и шепнул на ухо обольстительным голосом, от которого у Клавы аж мурашки по всему телу пробежали:

— Теперь понимаешь, как трудно с ними Пуме? А если вспомнить, что эти малявки предназначались как заготовки для тела Основателя — это ж вообще проваленный эксперимент!

— Почему? — пробормотала суккуба, невольно выгнув спину, чтобы положить голову ему на плечо. И плевать, что его ладони как-то незаметно, как-то очень естественно переместились с ее талии на бюст, каждая лодочкой легла на грудь.

Инкуб слегка сжал пальцы, лаская сквозь одежду ее отчетливо напрягшиеся соски, выпирающие сквозь ткань.

Из корыта заулюлюкали, восторженно завопили, хором застонали, принявшись дрочить с утроенным рвением.

— Можно? Хочется поскорее закончить с ними, — одним дыханием шепнул Флаф ей в шею.

— Валяй, — выдохнула Клава, прикрыв глаза.

В его объятиях ей было очень уютно. И совершенно безразлично, что снизу на них пялятся мелкие похотливые уродцы. В конце концов, они тоже какие ни есть, а человечки, мужички, значит, ее публика.

Флавиан воспользовался тем, что Клава сегодня надела легкое платье с широкой юбкой и глубоким воротом. Инкуб мастерски зубами расстегнул пуговку у нее на воротнике сзади под волосами. Одной рукой под восторженный писк гомункулов ненадолго скользнул за ворот, достал из лифчика и вытянул поверх платья одну грудь, принялся пальцами терзать горошину соска. Клава забылась, задышала глубоко и шумно — и не возражала. Флаф же, осмелев от ее покорности, медленно, не торопясь, на глазах попадавших на колени гомункулов, приподнял к поясу подол платья.

— Трусики!.. — выдохнули хором гомункулы.

На этом инкуб не остановился: придерживая подол локтем той руки, которой всё еще ласкал грудь, второй рукой забрался в трусики. Клава промычала что-то томное, одобрительное, и слегка расставила ноги. Однако не настолько широко, чтобы помешать спустить тонкое белое белье до колен.

Гомункулы уже не визжали и не скандировали. Они даже не дрочили и боялись шевелиться. Только глаза таращили, запоминая каждый момент, впитывая бледной кожицей живительную энергию инкуба и суккубы.

С удовлетворением Клава заметила краешком блаженствующего сознания, как тяжко приходится партнеру, как тесны ему стали штаны, как настойчиво кое-что твердое упирается в ее ягодицы.

— Возьми меня, — шепнула она. — Не только пальцами.

Флаф всхлипнул сквозь стиснутые зубы. Та рука, что ласкала грудь, ненадолго покинула свое место. Клава воспользовалась моментом и высвободила вторую грудь — и гомункулы от такого богатства попадали вповалку друг на дружку, растеклись по покатым стенкам корыта. Еще Клава позволила трусикам скользнуть до лодыжек, после чего оставалось лишь переступить одной ногой — так будет удобнее раскрыться полнее. Пальцы, что всё еще оглаживали и массировали ее влажные губы, воспользовались разрешением и проникли глубже, развели налившиеся соками створки шире, принося тянущее удовлетворение и предвкушение, сильное до пробегающей по телу крупной дрожи.

Инкубу не потребовалось много времени, чтобы свободной рукой расстегнуть ширинку и приспустить белье. Чертыхнувшись на мешающий подол платья, он нашел-таки ожидающий его вход в тело суккубы. Клава немного прогнулась вперед, расставила ноги еще чуть шире и оперлась вытянутыми руками об оказавшийся поблизости стол. Правда, ей пришлось развернуться к гомункулам боком, что они сопроводили расстроенным воем, однако тотчас притихли, узрев настоящий мужской орган, который был не чета их стручкам. Клава засмеялась, услышав, как сосредоточенно они засопели от зависти, провожая колючими глазами член инкуба, плавно входящий в ее влажное, горячее лоно.

Войдя полностью, Флавиан жарко прижался к ней со спины, обхватил обеими руками тяжелые груди.

— Тебе нравится? — шепнула, хмельно смеясь, Клава.

— Обожаю тебя, — без тени шутливости выдохнул Флаф. — Ты лучшая.

Клава польщено усмехнулась: инкубу есть с кем ее сравнивать!

Им не потребовалось много лишних движений, чтобы удовлетворить друг друга. Кажется, они получились настолько слаженной парой, что одно проникновение уже вознесло обоих на порог рая. Несколько толчков, от которых боязливо зазвенели на столе колбы и банки с растворами — и Клава с довольным стоном выгнулась под Флавианом. Сжала его внутри себя настолько жадно своим пульсирующим, как будто живущим собственной жизнью лоном, что Флаф еще разок несмело толкнулся — несмело, потому что никто его отпускать не собирался, — и послушно излился, с силой, пусть и коротко подмахивая бедрами, будто собрался подсадить ее прямо на стол.

Изогнувшись, Клава схватила его за волосы, притянула к себе, задыхающегося, и завладела его ртом в пожирающем поцелуе. Недолго, но он успел увидеть под закрытыми веками взрыв Вселенной.

— Ты тоже лучший, — усмехнулась она на его ошарашенный вид.

Пока они поспешно и смущенно приводили в порядок одежду, гомункулы молча, с чавканьем, слопали выданные пирожки до крошки. Еще разок торопливо спустили напряжение с набухших от зависти яичек, потом в корыте же без стеснения справили нужду — и запросились в личные чистые банки. Хмыкнув, Флавиан по очереди каждого ополоснул под струей воды в умывальнике и рассадил по местам.

Пока гомункулы «расквартировывались», на Клаву все поглядывали только искоса, украдкой, с каким-то мрачным уважением.

— Возьмешь с собой пирожков? — предложила Клавдия инкубу, когда они закончили и поднялись обратно на кухню.

Флавиан, следовавший за ней тихой тенью, молча кивнул. Так же молча принял из ее рук корзинку из-под яблок, теперь устланную чистым полотенцем и наполненную пирожками.

Клава тоже вдруг помрачнела. Почему-то именно сейчас всплыло в памяти его давнее предупреждение, чтобы она не вздумала в него влюбляться.

«Если уже наелся, можешь угостить свою девушку», — она едва прикусила язык,