– Ты в это веришь?

Археолог вздохнула и возвратилась на место.

– Разумеется, нет. Хочу лишь показать, что здесь можно найти куда большее, нежели в теплой посудине, где в своем соку варится вся современная наука. О марсианах нам неизвестно почти ничего. И это после сотен лет исследований. А то, что мы считаем установленным фактом, может в одну секунду стать ложью. Возможно, сейчас на Латимере кто-то открывает секрет марсианского сверхсветового двигателя, который он вмонтировал в стену собственной комнаты. Причем вверх ногами.

Я громко рассмеялся. Напряжение, буквально висевшее в куполе, несколько разрядилось. Вордени тоже слегка улыбнулась. Потом негромко продолжила:

– Нет. Скорее, нет. Думаешь, если я смогу открыть эти ворота, это будет означать некое понимание способа, каким можно ими управлять? Ни хрена подобного. Допущения здесь неуместны. Тут вообще нельзя оперировать человеческими понятиями.

– Что ж, прекрасно.

Я прошел в центр помещения, к Вордени, и захватил себе стул. На самом деле мысль, что стек человеческой памяти мог быть похищен марсианским террористом, что личность могли загрузить в чуждую человеку виртуальную среду и о том, какие чувства испытает эта личность… От этих картин по спине побежал озноб. В таких вещах копаться не хотелось.

– Но ведь ты первая завела речь о вампирах?

– Я лишь хотела предупредить.

– Ладно, я предупрежден. А теперь скажи мне вот о чем. Сколько еще археологов могли знать это место?

– Кроме тех, кто работал в моей группе? – Она задумалась. – Наши данные обрабатывали в Лэндфолле, но до того, как мы поняли, с чем имеем дело. В тот момент ворота значились как обелиск. Точнее, "артефакт неизвестной функциональности". Такие АНФ – каждая вторая находка.

– Знаешь, Хэнд говорил, будто этих файлов в Лэндфолле уже нет.

– Да, я читала записку. Думаю, потеряли.

– Мне кажется, слишком удобное объяснение. Конечно, файлы иногда теряют. Но не те, что относятся к находке, наиболее крупной по размерам со времен раскопок в Брэдбери.

– Я же говорила: мы записали находку как АНФ. Просто обелиск. Еще один обелиск. К тому времени на побережье нами были раскопаны с десяток разных структур.

– И вы больше не отсылали данные? Даже зная, что это такое?

– Нет. – Вордени криво улыбнулась. – Гильдия вечно третировала меня за любовь к теориям Вышински. И большинство моих скрэчеров – они тоже не вписывались в общие правила. Нас затирали коллеги, не печатали в академических журналах… Обыкновенная история: ненависть посредственности. Осознав масштабы нашей находки, мы решили, не сговариваясь: Гильдия подождет. Настанет час, когда им придется съесть собственные бредни.

– Но по какой причине вы похоронили найденное, едва началась война?

Вордени недоуменно пожала плечами:

– Чтобы ворота не достались никому. Наверное, теперь это выглядит по-ребячески, а в тот момент мы дико обозлились. Даже не знаю, поймешь ли, насколько это сильное чувство: позволить втоптать в грязь все, с чем так мучился, что сформулировал и выносил в себе. Позволить им выбросить нас на свалку. Нас – людей, случайно оказавшихся по другую сторону в политической дискуссии.

Я тут же вспомнил слушания по Иненину.

– Звучит вполне знакомо.

– Понимаю. – Несколько секунд Вордени молчала. – Впрочем, могло быть еще что-то. Знаешь, ведь в тот вечер, впервые увидев ворота… Мы все были как пьяные. Хорошенько отметили находку, приняли всякой химии и несли бог знает какой вздор. Все без умолку твердили о профессиональной карьере на Латимере и о том, что Земля выпишет мне почетную степень. – Она рассмеялась. – Кажется, в тот момент я произнесла прочувствованную речь. Я не очень хорошо помню часть вечера. И тогда не помнила, на следующее утро. – Таня вздохнула и сразу погрустнела. – Следующим утром мы размышляли трезво. Мы знали: отослав отчет, потеряем все. Гильдия возьмет нас в оборот, прислав политически надежных людей для контроля над проектом, а нас вывезут обратно, одобрительно похлопав по плечу. Да, мы вернемся из академического небытия, но какой ценой! Да, нам разрешат печататься, однако не позволят внести в тексты "слишком много Вышински". У нас останется работа, но никогда не будет свободы. Консультирование… – Судя по тому, как Вордени произнесла это слово, понятие несло негативный оттенок. – Консультирование чужих проектов. Нам хорошо заплатят, и это будет плата за молчание.

– Лучше, чем ничего.

Она состроила гримасу.

– Если бы я хотела служить запасной подстилкой у какого-нибудь политически удобного мудака, не стоящего половины моих знаний и опыта, то ездила бы на простые раскопки, как все. Настоящая причина, почему я оказалась здесь, состоит в том, что если быть, то быть первой. Я хотела копать то, что считала нужным. Чтобы доказать свою правоту в некоторых принципиальных вопросах.

– А другие – они верили, как и ты?

– Да – в итоге. А сначала подписали контракт, потому что искали работу и в тот момент никто больше не вербовал скрэчеров. Пара лет, прожитых на обочине – и человек меняется. Обретаешь энергию, чувствуешь злые импульсы.

Я согласно кивнул.

– Возможно ли, что двоих из них мы нашли в сети?

Она смотрела в сторону.

– Вполне возможно.

– Сколько их было? Тех, кто мог вернуться, чтобы открыть ворота.

– Я не знаю. Человек шесть обладали квалификацией, а два или три в принципе могли это сделать. Арибово. Возможно, Венг. Течакриенграй. Они были способнее остальных. Но открыть ворота самостоятельно? Или даже вместе, даже имея наши записи…

Таня покачала головой:

– Ковач, не знаю. Как сказать… в другое время, с другой командой… Кто знает, как эти люди работали бы при совершенно иных обстоятельствах? Ковач, сейчас я не уверена даже в собственных возможностях.

Я тут же совершенно некстати вспомнил, какой она была под водопадом. Внутри что-то больно сжалось. Я с трудом набрел на обрывок незаконченной мысли.

– Хорошо. Но в архивах Гильдии есть сведения о ДНК участников раскопок?

– Да.

– То есть мы можем запросить соответствие с анализами…

– Можем, я точно знаю.

– Однако я не уверен, можно ли получить доступ из нашего лагеря. И, наконец, нужно ли. Мало интереса знать, кто они. Скорее беспокоит – каким образом нашли смерть в этой сети.

Таню слегка передернуло.

– Если эти ребята мои… – Она помолчала. – Ковач, я не хочу знать, кто они. Без такой правды можно жить.

Я подумал, что вполне могу до нее дотронуться. Таня сидела на стуле совсем близко от меня, но казалась полностью ушедшей в себя, многократно завернутой внутрь – как та загадочная конструкция, что нам предстояло открыть. Я продолжал смотреть, решительно не в состоянии выбрать на ее теле точку прикосновения – такого касания, которое не показалось бы ей грубым, слишком сексуальным или просто нелепым.