— И о чём таком страшном ты пишешь, — перешла на «ты», закутавшаяся в плед (хоть от камина жарило ого как, постарался Жаров с чурбачками) прекрасная Ирэн, добрый знак, герр попаданец, — что нельзя напечататься в Советском Союзе.

— «В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворцы Ирода Великого вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат»…

Пятнадцати минут (читал только иудейскую часть, без московских хулиганств команды Воланда) хватило — Ирина словно под гипнозом всматривалась, всматривалась, всматривалась в рассказчика… Хорошо думать о себе в третьем лице, но надо притормозить, оставить «громкую читку» на следующий раз, по принципу Шахерезады!

— Всё, дальше помню не совсем чётко, надо рукопись достать, освежить, да и с листов читать удобнее.

— Что это, Саша? Это твоё?

— Моё, — пока девушка в трансе, нежно прикоснулся к губам прелестницы, всё честно — «Слияние и Контроль» не задействованы, исключительно на гении Михал Афанасьича и на собственной смекалке вывез, — для тебя. Продолжение хочешь услышать?

— Да, — нежный ответный поцелуй, — Саша, ты гений!

— Я такой, солнышко.

— Ой, куда понёс?

— Куда надо, Ирочка, не переживай! Глазки закрой, а губки, наоборот — приоткрой. Вот так, моя хорошая, да, вот так…

Глава 18

Нас утро встречает прохладой… Хмурое и зябкое рижское утро. С детских лет терпеть не мог, пропускал по возможности авторские «отчебучивания», когда художники слова будто доказывая друг дружке гениальность и исключительность, на две-три страницы растягивали описание погоды. Или, например, пейзажа, всяких там прерий и саванн. Ну а внешность героев, вообще отдельная песня: «княгиня имела неправильные, но милые черты»…

Ага, черты — нос с курносинкой, глаз с раскосинкой и прочее непотребство, лишь бы «знаков наколотить». Хотя знаки это позже, сейчас по строкам гонорары начисляются.

Но таки мерзкое утро, моросливое, волглое какое-то. Во! Нашёл слово — волглое!

Предаваясь лингвистической мастурбации едва не прошляпил появление Сиверса, подождал пока Юрок подойдёт к «калитке» и резко распахнул её перед носом «дивного вестника».

— Пошли, некогда чаи гонять, дела прежде порешаем! Веди, Сусанин.

Путь предстоял неблизкий, сначала пересекли городскую черту, затем с километр вязли в песке, пока не вышли, судя по курсу, уверенно пролагаемому Юрием, к «алко-яхт-клубу» — здоровенному сараю, не без юмора поименованному так местными выпивохами, прячущимися здесь от жён, полиции и дождя. Сети и прочие рыбацкие причиндалы в обветшалом строении давно уже не хранятся, замков нет, крыша прохудилась. Но для местных бухариков и парочек влюблённых, угла для прелюбодейства не имеющих, место подходящее.

А ещё романтикам белогвардейщины и мелким уголовникам здесь любо дорого собираться — подходы за версту просматриваются, облавы если только ночью устраивать, но смысл? Серьёзные люди решают вопросы за столиками кафе, а за шантрапой гоняться, ну кому оно надо в благоразумной и правильной Латвии?

Сиверс, едва прошли первую сотню шагов и я убедился — нет соглядатаев, был подвергнут «экстренному потрошению»…

Стиснул юноше кисть правой руки железной хваткой и пообещав сломать и руку и зубы и оторвать нужные «в хозяйстве» вещи, велел всё выкладывать, без утайки.

Ясное дело, врубил на полную «Слияние-Контроль», но так, чтоб Юрок считал — выдаёт секреты не под воздействием гипнотическим, а исключительно от боли и страха, чтоб немного презирал себя (самую малость) что не таким несгибаемым сверхчеловеком оказался, как мечталось…

Далее шли рядом, Сиверс потирал сплюснутые пальцы и страдал (не от боли, по большей части морально) я же мысленно ругался распоследними словами, думая как выпутаться из прехреновейшей ситуёвины, ибо отыграть назад уже никак не получается.

Толик Пашковец, не просто завистливый хитрожопый ушлёпок, повязанный с криминалитетом и вешающий лапшу доверчивым юнцам типа Юрия о Белой Идее. Нет! Толик ранее проживал в Таллинне, да засветился на мелкой краже. И его благодетель, некто Курт из германского представительства, посодействовал и прикрытию дела и переезду незадачливого воришки в Ригу. Курт же, со слов Пашковца, значимость нагоняющего перед товарищем, — большой человек, работает на абвер, до Таллинна служил в Хельсинки… Картина маслом, бл…

И даже не подлость Юры Сиверса, ведущего спасителя на допрос и расправу удручает, а собственная бестолковость и самонадеянность. Ведь понимал вчера вечером, распрекрасно понимал — не сулит ничего хорошего в одночасье порешавшийся вопрос по «паспортизации». Но пролюбив ночь напролёт Ирину свет Владимировну, воспарил, захотелось и дальше посуперменить — щёлкнуть по носу Толика-неудачника эдак небрежно, свысока. Надо же как гормоналка попёрла от неистового секса, напрочь мозги отключились.

Конечно, я и сейчас перехреначу любую группу захвата, будь то урки рижские либо спецы из абвера. Но ухайдокав геноссе Курта поимею боооольшущие проблемы и от дойчей и от местной власти. Даже не сколько я, сколько Иришка-малышка, ей то куда бежать, она ж не Судоплатова и не Зоя Рыбкина, не вывернется. Бл, бл, бл! Ладно, по ситуации определюсь, вряд ли предполагаемого агента НКВД начнут с ходу отстреливать, как там у Богомолова — «стреножить», «бить по конечностям».

Тэк-с, а грузовичок, выделки местного Рижского автозавода, в трёхстах метрах в стороне от тропинки, в небольшом соснячке, усиленно «починяемый» водилой, однозначно предназначен для вывоза моей тушки. Поди и брезент в кузове заготовлен. Или мешки какие.

Жглись, ох как жглись нервы на последних пятиста метрах — песчаный пляж, место идеально простреливаемое. Может не только шофёр железяками гремит, но и снайпер чуть подалее залёг. Я хоть и киборг, но не пограничный пёс товарища Карацупы, на сотни метров вокруг не могу всё гарантированно просканировать и унюхать. Да, ввязался сдуру, думал у Юрка всё разузнаю, только кто «почтальону» Сиверсу диспозицию доложит? То-то же…

Ладно, по заветам Дейла нашего Карнеги попробуем из лимона лимонад нацедить, глядишь и переиначится в плюс со всех сторон минусовая ситуёвина, глядишь и польза какая от Курта-каракурта нарисуется…

Не мудря и не усложняя, за два шага перед полураспахнутой дверью схватил Юрия за загривок и закинул в сарай, «нырнув» следом уже с «вальтером», опять-таки по Богомолову — «обнажённым». Вперёд и влево «нырнул», уже в прыжке зависнув, «оценил ситуацию».

Сидевшая на толстенных сосновых чурках четвёрка не без удивления отследила наши с Сиверсом пируэты, но на ствол отреагировала правильно — никто не дёрнулся.

— Не устраивайте цирк, — шатен лет сорока удивительно напоминавший Штирлица-Тихонова, подал голос, — здесь собрались серьёзные люди.

— Ты Курт? — водя стволом «перекрестил-перезвездил» абверовца, лоб-яйца-плечи-лоб.

— Послушайте, не надо начи…

— Стоп! Я говорю. Вы слушаете. Перестреляю нахрен всех. Руки на виду держать! Ну!

— Успокойтесь, молодой человек, — но руки все дисциплинированно показывают, чистые мол ручки, без железок. Рядом с Куртом два мужика с рожами убийц сидят не шелохнутся, в то же время ой как внимательно «снимают сигналы» с шефа, чувствуется — бывалые. Пашковец напротив, растерянно лупает