— Куча книг на одни умертвия знают каком языке, явные следы попойки, и твоя мантия в углу. Э-э, Риа, а что тут делает твоя мантия?

— Дан, пожалуйста, без вопросов, — попросила я, скинув плащ Норта на то же место, где лежала мантия, и двинувшись вдоль полок.

Внутри меня зрела странная, невероятная по своей сути мысль — а что, если дядя Тадор действительно искренне любил меня? И вот что он, отчетливо знающий, что за ним охотятся все маги королевства, думал, обнимая меня вечером, перед камином? О чем он думал, читая мне сказки? Целуя и говоря, что я его маленькое сокровище, его любимая девочка… его дочка…

Я остановилась, оглядывая полки «Эйш» — кровь, здесь все было о крови, но… Но я вдруг подумала, а что бы я сделала для Гобби и Пауля, зная, что в любой момент меня могут убить…

И как-то сам собой взгляд метнулся к разделу «Эйш а тэн хатаан» — кровь защищенная, если дословно, а если образно — защита на крови.

— Риа, ты что, этот язык понимаешь? — удивленно спросил Дан, когда я уверенно двинулась к разделу, в котором имелась всего одна-единственная книга.

— А ты полагаешь, обычная магия способна создать что-либо, что легко впитывает саму Тьму? — задала я встречный вопрос.

Сказав это, я осторожно взяла с полки книгу и, бережно удерживая ее, направилась к столу.

Подойдя, Дан согнулся, оперся локтями о стол, подпер голову и произнес:

— Рияшка-очаровашка, ты правда понимаешь язык отступников?

— Вечных, — поправила я.

— Ты — прелесть, ты в курсе? — хохотнул он.

— Нет, Дан, — даже не знаю, почему меня потянуло на откровенность. — Я ребенок, которого подобрал, пригрел и очень любил человек, близкий к отступникам. Но в таверне мне недвусмысленно намекнули, что дядя Тадор сотворил из меня фактически артефакт и все, что ему нужно было, — моя кровь.

Вечно насмешливый, Дан выпрямился и неожиданно серьезно спросил:

— И кто же настолько урод, Риа?

Я ничего не ответила. Но Дан, резко обойдя стол, отодвинул мой стул, присел передо мной и, глядя в глаза, тихо сказал:

— Послушай, Риа, я сейчас скажу то, что, наверное, никогда бы не сказал никому другому, но скажу тебе… — Он судорожно выдохнул и продолжил: — Там, под постаментом никто не собирался тебя насиловать. Мы были злы, да, безумно злы, ты попросту взяла и обставила нас, троицу самых крутых некромантов Некроса, но… — он вновь заглянул мне в глаза, — никто и не собирался, понимаешь?

Я не знала, что на это сказать, я вообще старалась забыть и не вспоминать о том кошмаре, но Дан не умолкал:

— Мы ведь все понимали, что такая девчонка, как ты, нам не светит.

— Какая «такая»? — не поняла я.

— Серьезная, — пояснил Дан, — светлая, умная, знающая, чего хочет. Классная. А ты очень классная, Риа. Так вот, мы знали, что нам ничего не светит — ты не из тех, кто увивается за такими, как мы. Ты из тех, кого нужно добиваться — долго, упорно и старательно. Ты из тех, с кем хочется связать свою жизнь. Ты из тех, кто не сдается. Так вот там и тогда, мы просто решили напугать, а потом воспользовались ситуацией, понимая, что никогда больше прикоснуться к тебе и не сможем.

Я поежилась, Дан, перехватив мои руки, продолжил:

— Нам стыдно, Риа, до сих пор, всем троим. Потому что на нашу низость ты ответила благородством, и от этого постыднее раз в сто. Я восхищаюсь тобой, малышка, искренне восхищаюсь, Эдвин, он просто потерял голову, а Норт… Знаешь, если он поймет, что ты счастлива с Риком, он ведь без слов уйдет в сторону и даст тебе быть счастливой. Я это понял тогда, когда были разборки с Тарном. Не поверил сразу, а потом понял — Норт ставит твое счастье выше своего. Он любит, действительно любит, причем той любовью, что между нами, мужиками, признак слабости.

Я лишь потрясенно смотрела на Дана.

— Нет-нет, не думай, я не давлю и ничего от тебя не требую, — некромант улыбнулся. — Знаешь, от тебя трудно чего-либо требовать, например, после Эль-таима. — Он судорожно выдохнул. — Ты никогда не поймешь, что мы пережили там, в таверне, во время ритуала… Мы ведь на отступнике откровенно сорвали злость. Никогда не думал, что так бывает, но мы вообще не боялись, ни капли. После всего того бессилия, что ощутили, когда ты ритуал проводила, нам просто хотелось оттянуться… Мы ведь даже когда отступника убили, мы осознали не сразу…

Он улыбнулся, протянул руку, погладил меня по щеке и добавил:

— Ты потрясающая девочка, Риа, и ты наша, так что поверь, в обиду тебя никто не даст. Что сейчас делать будешь?

— Хочу понять, что сделал с моей кровью дядя Тадор, — прошептала я.

— Уверен, что защитил, — улыбнулся Дан, — я бы на его месте так и поступил со своей дочкой — поставил самую совершенную защиту, чтобы мою девочку никто не обидел.

Открылся проход в стене — Норт и Эдвин, напрягаясь, втащили стол, заваленный снедью и бутылками.

— А… — начала я.

— Расслабься, Артан отбыл с королем в столицу, — правильно понял меня Норт, — так что ночь наша. Я хотел устроить вечеринку в корпусе, но, думаю, ты сейчас не захочешь видеть никого постороннего.

Следом за Нортом показались Гобби, Пауль и Салли. Последняя втащила громадный торт.

— А Рик? — встревожилась я.

— Отбыл в столицу, — хмуро сообщил Эдвин. — В качестве охраны Гаэр-аша. Странно, да?

Откровенно говоря, более чем. Единственное, что объясняло поступок ректора, его хмурое: «Я не потерплю Тарна». Впрочем, сделать я сейчас ничего не могла, а потому вновь вернулась к книге, просматривая оглавление.

Но все было не то.

«Эйш та эшра» — кровь ядовитая.

«Эйш эн хаада» — кровь говорящая.

«Эйш уга элсар» — кровь воспламеняющаяся.

Не то, не то, не то… И вдруг мой взгляд выхватил фразу «Эс тагана эйш эбраэта» — кровь защищающая. А точнее, кровь, способная защитить!

С этого момента я была потеряна для всего мира. И больше никаких эмоций, никакой спешки — сосредоточенность, внимательность, четкость сознания. Я вчитывалась в каждое слово, а когда поняла, что не знаю перевода двух из пяти, начала читать вслух и память сработала. Я словно воочию увидела себя, сидящую перед камином на коленях у дяди Тадора, его, читающего мне сказки очень оригинальным способом — строчка из книги и тут же ее перевод на языке вечных, строчка из книги и снова перевод… Тогда, в детстве, я не могла сказать, какая сказка мне нравится больше — на родном чуть напевном языке или на грубоватом, с обилием шипящих и рычащих звуков языке вечных. Мне нравились они оба, первый делал историю яркой и красочной, второй — сложной и многогранной…

Вот и сейчас, я словно слышала два голоса — мой, тихий, когда я читала вслух, и дяди Тадора — низкий, рокочущий, когда прочитывала строку про себя…