– Опаздываете, девушка!

Опоздала я, видимо, основательно. Когда я приоткрыла скрипучую дверь триста пятнадцатой аудитории и, пригнувшись, чтобы сделаться поменьше ростом, просочилась в помещение, лекция уже заканчивалась.

– И в завершение нашего разговора я предлагаю вам посмотреть видеоматериал, который иллюстрирует сказанное мною ранее, – глубоким голосом произнес лектор.

– О чем был разговор? – полюбопытствовала я, усаживаясь на свободное место с краю второго ряда.

– О психоэмоциональном кодировании и программировании, – заглянув в конспект, ответила строгая девушка в очках.

На меня она даже не посмотрела, от тетрадки подняла глаза к экрану, который с тихим свистом развернулся за спиной профессора. Я не успела его рассмотреть, потому что в аудитории погас свет и на экране, сменяя друг друга, поплыли кадры документального фильма.

Картинки были великолепно сняты, не помню, чтобы мне когда-нибудь ранее доводилось видеть столь полномасштабно и вдумчиво запечатленные руины разрушенных городов, шахтные отвалы и городские свалки. Вертолетные съемки мертвого Чернобыля впечатляли не меньше, чем крупные планы изможденных лиц голодающих африканцев. Ускоренные кадры заводских конвейеров и дымных труб перемежались массовыми сценами народных бунтов, разнообразными побоищами и яркими эпизодами из безобразной жизни разлагающегося общества потребления. Видеоряд сопровождала соответствующая музыка, такая тревожная, тоскливая и однообразная, что у меня возникло неудержимое желание обогатить ее собственным воем. Чтобы не заскулить, я зажала себе рот ладонью.

– Меня тоже от этого тошнит! – прошептала мне на ухо соседка. – Однако фильм считается самым удачным опытом в области абстрактного кино! Его создатели получили четыре «Оскара»!

– От меня они получили бы по первое число! – прошептала я в ответ. – Знаете, как я понимаю сверхзадачу этого фильма? Он сделан для того, чтобы убедить в правильности принятого решения колеблющегося самоубийцу! Я прямо-таки вижу: стоит человек на подоконнике высотки и не решается прыгнуть. А внизу уже зеваки собрались, телевидение приехало – никак нельзя отменить шоу! Тогда несчастному коварно показывают вот такое кино, он понимает, что в этом ужасном мире жить не стоит, и с истошным криком: «Пропади оно все пропадом!» – летит вниз!

– Вижу, вы прекрасно поняли, что такое классическое психоэмоциональное кодирование и программирование! – резюмировала моя соседка.

– Вот уж не знала, что я такая умная! – тихо удивилась я, но вдоволь повосхищаться собственной гениальностью не успела.

Прозвенел звонок, в аудитории вспыхнул свет, и шумно переговаривающиеся студенты потянулись к выходу.

– Борис Олегович, можно задать вам вопрос? – по-школярски подняв руку, закричала я.

– Слушаю вас, – профессор Трембицкий задержался, ожидая, пока я пробьюсь к нему сквозь плотный встречный поток студиозусов. – Вы из какой группы? Я вас не помню!

– Я из следственной группы по делу об убийстве гражданки Горчаковой! – соврала я, для убедительности помахав в воздухе красной книжицей удостоверения «МБС».

Профессор поверил мне на слово и не стал изучать документ. Его больше заинтересовала личность гражданки Горчаковой.

– А она из какой группы? – хмурясь, спросил он. – Ее я тоже не помню.

– Сейчас вспомните, – пообещала я, дожидаясь, пока аудитория опустеет.

Последняя неторопливая студенточка прикрыла за собой дверь, и я снова повернулась к Борису Олеговичу.

– Недавно вы консультировали Анну Ивановну Иванову.

Профессор сморщил лоб и поднял глаза, словно из горних высей ему могли подсказать, из какой группы Анна Ивановна Иванова и почему он ее не помнит.

– Это была пожилая женщина, инвалид, – подсказала я. – Вас пригласили ее осмотреть как-то в субботний день. Вы тогда еще встретили на лестнице свою давнюю знакомую – Елену Макаровну Пенкину.

– Леночка Пенкина! Вот ее-то я помню! – Борис Олегович по-детски обрадовался своей маленькой победе в борьбе со склерозом. – Мы учились в одной группе!

– Меня интересует Анна Ивановна Иванова, – напомнила я. – И еще Нина Горчакова. Это была симпатичная белокурая девушка, она помогала Анне Ивановне по хозяйству.

– А, так ее я тоже помню! – пуще прежнего обрадовался профессор. – Это же она меня пригласила на консультацию!

– Видите, как хорошо, всех вы помните! – я сочла нужным подбодрить свидетеля. – А по какому поводу вас пригласили к больной?

– По поводу ее здоровья, конечно! – пожав плечами, ответил Борис Олегович. – То есть здоровья у нее никакого уже не было, речь шла фактически о поддержании жизни. Меня попросили высказать свое мнение по поводу целесообразности приема больной некоторых препаратов.

– Давайте подробнее, – попросила я.

– Вы медик? – спросил профессор.

– Нет.

– Тогда подробнее не получится, – Борис Олегович развел руками. – Я объясню вам суть. Лечащий врач прописал пациентке ряд сильнодействующих препаратов. Одни из них должны были стабилизировать давление, другие – относительно нормализовать психическую деятельность. Препараты, о которых я говорю, новые, весьма эффективные и потому весьма дорогие. К сожалению, это лекарства из разряда тех, о которых в народе говорят «одно лечат, а другое калечат». Их рекомендуется принимать, когда ожидаемая польза для пациента превышает потенциальный вред.

– То есть лучше бы Анне Ивановне их не давали?

Профессор тяжело вздохнул.

– Все относительно! По-вашему, что лучше: избавить больную от высокого риска получить инсульт, но при этом привести ее в состояние некоторого умственного затмения? Или лучше пусть у нее будет здравый ум и трезвая память при критическом давлении, чреватом ударом?

– По-моему, лучше, когда мухи отдельно, а котлеты отдельно! – сказала я. – Разве нельзя, чтобы больная нормально соображала и при этом имела стабильное давление?

– В случае Ивановой, увы, нет! Собственно, я примерно так и объяснил ситуацию той милой девушке, которая меня пригласила. Нина ее звали, да? Я ей сказал: «Милочка, обратной дороги у вас нет. Коль скоро вы начали давать вашей бабушке эти препараты, отменять их уже нельзя, иначе она выйдет из депрессии только для того, чтобы уйти в иной мир!»

В коридоре прозвенел звонок, и Борис Олегович спохватился:

– Милочка, я тут с вами непозволительно задержался, меня ждет другая группа студентов! Вы позволите, я вас покину?

– Да-да, конечно, извините! – Я шагнула в сторону, пропуская заспешившего профессора к двери, и сама тоже направилась к выходу из аудитории.

Полученную от профессора Трембицкого информацию нужно было проанализировать. Я решила заняться этим в комфортных условиях благоустроенной квартиры и поехала домой.