Боюсь, эта полезная информация не достигла слуха гневливой Бабы-Яги. Во всяком случае, она не высунулась из-за двери с уместными вопросами и комментариями.

– Ну и черт с тобой! – высокомерно сказала я, стряхнув с рукава пыль осыпавшейся побелки.

Черт, несомненно, был бы подходящей компанией для этой ведьмы. Добрая бабушка Тамара Петровна была абсолютно права, когда назвала Наталью Иванову вредной и подлой бабой. Редко можно встретить такую малосимпатичную личность! Бедные те пациенты, с которыми она общается как медсестра!

Однако почему она так рассердилась, когда речь зашла о закрытом почтовом ящике? А упомянув имя Нины, даже изменилась в лице! Определенно, тут что-то есть!

«Определенно, тут чего-то нет! – колко сказал мой внутренний голос. – А именно – нет ключа от почтового ящика! По-моему, противная тетка просто бесится от того, что ей придется покупать новый!»

– Возможно, – я не стала спорить. – Но я о другом думаю. Ты помнишь, что сказала Тамара Петровна? У Анны Ивановой была инвалидность, она последний год не выходила из квартиры. А Нина Горчакова навещала ее по выходным и помогала по хозяйству. И ключ от почтового ящика пятнадцатой квартиры был только у Нины! То есть всю почту, которая приходила на имя и адрес Анны Ивановой, забирала Нина Горчакова. При этом сама она на свой адрес в Буркове никакой корреспонденции не получала.

«Ну и что с того?» – спросил внутренний.

– Ты тупишь! – уколола я. – Очень похоже, что Нина Горчакова для почтовых сообщений использовала адрес Анны Ивановой.

«Какая конспирация!» – фыркнул голос.

– Да, конспирация подозрительная, – согласилась я. – Есть у меня одна мысль по этому поводу… Надо с Денисом пообщаться.

Я хотела объяснить внутреннему голосу суть своей мысли, но меня кое-что отвлекло. За разговором со своим воображаемым напарником я не заметила, как спустилась с пятого этажа на четвертый, а там за время моего непродолжительного отсутствия кое-что изменилось. С коврика под дверью одиннадцатой квартиры исчезла авоська с картошкой.

Помня низкую скорость перемещения бабушки Тамары Петровны, я усомнилась в том, что она за какие-то десять минут успела подняться на четвертый этаж. На всякий случай я позвонила в одиннадцатую квартиру, и мне никто не ответил. Я спустилась на один лестничный пролет и выглянула в подъездное окно. Тамара Петровна с дружественной ей старушкой по-прежнему восседали на лавочке.

Выходит, пессимистично настроенная подружка оказалась права – авоську с картошкой действительно сперли!

Я быстро сбежала вниз по лестнице, выскочила на крыльцо и прямо со ступенек крикнула:

– Тамара Петровна! У вас картошку украли!

– Правда? – почти радостно ахнула старушка-подружка.

– Как – украли? – огорчилась добрая бабушка.

– Вот так и украли! – я развела руками. – Я, когда поднималась на пятый этаж, оставила сетку под вашей дверью, а пошла обратно – вижу, уже нет картошки! Кто-то ее унес! И пугающих надписей не побоялся!

– Каких надписей? – в голос спросили старушки.

Я рассказала им о своей безуспешной попытке защитить корнеплоды от картофельных воров, и Тамара Петровна с уверенностью сказала:

– Это Димка!

– Точно, это Димка, больше некому! – эхом вторила старушка-подружка.

– Кто такой, где живет? – спросила я, грозно хмурясь и закатывая рукава в предчувствии рукопашной.

Ох и задам же я сейчас этому похитителю бабулькиной картошки!

Приободренные моим воинственным видом, старушки возбужденно затараторили и рассказали, что Димка – это младший сын Утятиных из первой квартиры, пятнадцатилетний оболтус, от которого весь подъезд плачет.

– Он потомственный! – сказала Тамара Петровна.

– Потомственный – кто? – уточнила я, зная, что в нашей стране династии популярны и чрезвычайно разнообразны.

– Потомственный алкаш и тунеядец! – сердито плюнула Тамара Петровна.

– И еще токсикоман! – подсказала старушка-подружка, испуганно расширив глаза.

– Токсикоман? Тогда все ясно! – Я поняла, какую ошибку совершила, написав в сопроводительном листе к картофелю, будто он обработан токсическими спецпрепаратами! – Говорите, он в первой квартире живет?

Старушки согласно закивали.

Я развернулась и зашагала в подъезд.

Дверь первой квартиры имела в высшей степени жалкий вид: ободранная, вся в царапинах, разнообразных пятнах и подозрительных подтеках. Тем не менее свою заградительную функцию она выполняла исправно. Как я ее ни толкала, дверь не поддалась. На стук и звон реакции не наблюдалось.

– Надо в окно влезть! – подсказала Тамара Петровна.

В паре со старушкой-подружкой она в бодром черепашьем темпе поднималась по ступенькам и уже успела преодолеть первый укороченный лестничный марш.

– Там же решетки? – Я оглянулась на бабушек, подбивающих меня на противоправное действие.

– Да нет там никаких решеток! Ты что? – замахали руками они. – У этих Утятиных даже простых занавесок отродясь не бывало, все окна голые, как задница!

«То есть эти милые старушки прямым текстом послали тебя в задницу!» – заржал мой внутренний голос.

– Спрячься, – буркнула я ему. – И не высовывайся, пока я буду разбираться с вороватым токсикоманом!

Забраться в квартиру Утятиных оказалось легче легкого! В теплый сентябрьский денек окна были открыты настежь, и единственным несерьезным препятствием на моем пути стал заморенный кактус в треснувшем горшке, заполненном оригинальной компостной смесью из земли и окурков. С острой жалостью посмотрев на несчастное растение, я спрыгнула с подоконника в комнату и едва не сломала себе ногу: рассохшийся паркет вздыбился и лопнул наподобие жерла вулкана. Паркетная горка единственная могла претендовать на звание предмета обстановки, потому как никакой мебели в комнате не было. На неопрятной куче старых газет валялось замусоленное одеяло. В роли хозяев выступали большие черные тараканы, при моем появлении дернувшие в разные стороны.

Пол во множестве украшали засохшие пятна, они были разных цветов, но неизменно неприятного вида. Стараясь не наступать на них, я прошла в смежную комнату, без помех осмотрелась и решила, что это, должно быть, гостиная: тут к по-хозяйски бегающим черным тараканам присоединились более мелкие коричневые прусаки.

В помещении имелись и более крупные организмы, но я не назвала бы их людьми. Пара очень грязных и вонючих приматов в безобразных обносках храпела на дырявых полосатых матрасах. Брезгливо морщась и зажимая нос, я приблизилась к этому ложу и посмотрела на спящих. Одно храпящее животное, судя по длинным свалявшимся космам, было самкой, второе имело опухшую багрово-синюшную морду запойного алкоголика с ветеранским стажем. А Димка, на которого старушки-подружки указали как на вероятного похитителя картошки, был пятнадцатилетним подростком.