Хоакин потерял счет времени, часов у него не было. Нога болела сильней, видимо, воспаление все-таки началось. Несколько раз он обнаруживал себя облизывающим сухой пыльный камень. И он все время что-то бормотал. Хотел доказать всем камням вокруг, каждому жучку, который осмелился вылезти из норы на его пути, что он здесь не просто так, что его зовут Хоакин Моралес и этим все сказано. Жучки, кстати, здесь водились совершенно отвратительные на вкус.

Сначала Хоакин решил, что бредит. Но помраченное сознание на этот раз не подвело – впереди действительно раздавался шум льющейся воды. Отвесные стены разлома отражали звук, искажая его и распространяя довольно далеко, поэтому определить расстояние до источника было невозможно.

Казалось, вот, за следующим поворотом, он сможет наконец припасть пересохшими растрескавшимися губами к прохладной живительной влаге, окунуться в мокрую прохладу, остудить тело, которое мучил жар солнца и воспаления. Но поворот открывался в следующую змеящуюся пещеру, где не было ни капли воды.

Нога уже не болела – Хоакин ее просто не чувствовал. Конечность волочилась следом, представляя собой ненужный обременительный кусок мяса. Без него Моралес смог бы двигаться быстрее. Совершенно точно, намного быстрей. Но у него не было ножа, чтобы отрезать никчемную плоть.

Если бы он мог идти быстрее. Если бы мог… Он бы давно уже напился вожделенной влаги и тогда… Там, наверху, много дорог. На самом деле Хоакин знал их больше, чем рассказал капитану. Хитрый европеец хотел узнать все. Но Моралес тоже не лыком шит. А капитан не дурак – понял все правильно. Именно поэтому Хоакин был все еще жив. Или он уже не…

Онемевшая нога неловко подвернулась, зацепившись ставшим вдруг непомерно тяжелым ботинком за очередной выступ, Моралеса бросило в сторону. Камни, всюду эти предательские камни, подумалось ему, прежде чем острый осколок скалы, торчащий из стены, впился в висок.

Мир резко перевернулся, по глазам резануло ослепительным огнем горячего солнца. «И всюду солнце», – это была последняя мысль Хоакина, прежде чем мир, сожженный светилом дотла, исчез окончательно.

Яркие блики весело прыгали по водной глади. С волны на волну – впереди, метрах в пяти, сверху падала мощная струя, от которой кольцом расходилась по воде рябь. Наверное, это рай? Хотя с чего это Хоакин взял, что врата рая для него открыты?

Рука быстрым движением нырнула под промокшую рубашку, пальцы ткнулись в крестик с распятием. На месте. Хоакин вытащил крест и, задержав на секунду взгляд на влажно поблескивающей серебряной поверхности, поцеловал его. Спаси и сохрани.

Рывком перевернувшись, Хоакин уперся ногами в близкое дно. Твердое – под ногами был камень. Он аккуратно встал на обе ноги. Точно, ноги было две, и обе он чувствовал. Так и есть, это рай. Иначе откуда бы взялась вторая нога – Моралес точно помнил, что колотил по ней камнем, пока не оторвал от тела. Тогда идти стало легче.

Он опустил взгляд вниз. Левая штанина полностью распорота. Из воды торчала белая незагоревшая коленка, по которой редкими тонкими струйками сбегала вниз розовая жижа. Почему розовая? Ах да, он же был ранен. Но откуда нога?

В памяти начала медленно проступать действительность. Рано биться в ворота Царствия Небесного. У него еще здесь остались дела.

Рана на бедре, в самом верху – Хоакину повезло, еще пару сантиметров вверх, и копье пронзило бы бедренную артерию – зияла страшным багрово-сизым цветком с опухшими и какими-то истерзанными краями.

Он набрал в ладони воду – действительно прохладную, как ему и представлялось, – и сделал несколько жадных глотков. Он уже пил, теперь Хоакин вспомнил. Выпитая жидкость быстро наполняла организм, разбавляла загустевшую кровь. В голове немного прояснилось.

После удара в висок на какое-то время Моралес потерял ориентацию. Совсем. Он не лишился сознания, оно всего лишь помутилось. К счастью – временно.

Сейчас память возвращалась. Вдоволь, до черноты перед глазами, насмотревшись на солнце, Хоакин вскочил и, не помня себя, рванулся вперед. Его бросало из стороны в сторону, несколько раз он бился головой о камни еще. Потом его стошнило. Чем-то желтым и горьким.

Он кричал что-то вверх, ругал собственную ногу, которая, похоже, вознамерилась извести его. Но эти вопли никто не слышал. Только жуки и ящерицы, безразлично взирающие на обезумевшего человека.

А потом, когда левое бедро взорвалось каскадом невыносимой боли, вырвавшейся вдруг из небытия онемения, Хоакин впал в неистовство. Он рвал плоть, колотил по ноге острым камнем. Он хотел отомстить ненавистной конечности, но подсознание не обманешь, оно понимало, что нужно.

Острие найденного Хоакином булыжника сделало свое дело, распоров плоть над большой гематомой, собравшейся глубоко под кожей. Свернувшаяся кровь уже начала гнить, отравляя организм токсинами. Еще немного, и Хоакин на самом деле отправился бы к райским вратам договариваться с апостолом Петром насчет вида на жительство. Но, видимо, за вратами рассудили иначе.

Больно было невыносимо. В глазах потемнело, Хоакин взвыл, словно смертельно раненный зверь, и, выбросив окровавленный камень, побежал вперед, не разбирая дороги.

За очередным поворотом показалось небольшое озерцо, в которое сверху лилась потоком вода. Ноги поехали в размокшей грязи, и Хоакин, подняв веер брызг, рухнул в водоем.

Сейчас нога болела. Болела, мать ее! Значит, ткани живы, значит, он выздоравливает. Конечно, о настоящем выздоровлении говорить пока не стоило, но, насколько он разбирался в ранах, дело шло на поправку. Дыру камнем он проковырял широкую, больше гнойник образоваться не должен. А остальное…

Хоакин снова вытащил из-за пазухи распятие и, произнеся несколько слов на португальском, поцеловал его. Остальное, как Господь распорядится.

Подняться наверх оказалось очень трудно. Размокшая глина, покрывающая склон, ведущий на поверхность, была скользкой, словно лед. Хоакину предстояло взобраться по этой горке наверх.

Но другого пути не было. На всем пройденном Моралесом отрезке стены стояли отвесно, а дальше озерца расщелина заканчивалась и выходила на поверхность как раз тем самым скользким склоном.

Хоакин здраво рассудил, что прибывающая довольно мощным потоком вода должна куда-то вытекать, иначе вся расщелина, по которой он шел, превратилась бы в русло реки. Скорее всего, где-то здесь и было старое русло какого-то ручья, как и люди, выдернутого из привычной жизни толчками землетрясений. Моралес предполагал, что можно найти более простой путь из провала наружу – вместе с вытекающей водой.

Щель нашлась справа. Но она оказалась столь узкой, что в нее с трудом пролезала рука. Речи о том, чтобы выйти здесь, быть не могло. Так что оставался единственный путь – вверх, прямо по небольшому водопаду.

Первая попытка закончилась неудачей. Руки сорвались, и Хоакин с размаху влетел в грязь лицом, скатившись назад.

Здесь нужно было выработать какую-то тактику, нахрапом это препятствие не взять. Моралес выбрал небольшой камень, напоминающий формой кинжал. Размахнулся и воткнул его в грязь – каменное острие довольно глубоко погрузилось в слипшийся грунт, – подергал из стороны в сторону. Медленно выползает, зараза, но все-таки держится. Можно попробовать.