Почти все мужчины-летчики, что неудивительно при их профессии, отдающей жизнь человека в руки случая, были суеверны, как старухи. У каждого имелись свои собственные суеверия, однако существовало немало универсальных. Перед полетами многие не брились (вместо этого брились накануне вечером), летали в старых заштопанных гимнастерках, боясь, что новые не принесут им удачи, многие коммунисты или комсомольцы носили в кармане молитву или иконку, которую дала им, провожая на фронт, мать. О том, что ни в коем случае нельзя фотографироваться перед боевым вылетом, знал каждый. Комиссар Дмитрий Панов, когда в его полк приезжали корреспонденты, предлагая летчикам сфотографироваться для газеты, ожидал стандартный ответ: «Вы что, меня похоронить хотите?» Как сказал ему один из летчиков, мотивируя свой отказ: «Бутова фотографировали — его нет, Бондаря фотографировали — тоже нет. Вы что, хотите и меня сфотографировать?» Летчики боялись фотообъектива как чумы, особенно если сфотографироваться просил корреспондент. Отдуваться перед возмущенными фотокорреспондентами приходилось Панову, который и сам фотографироваться не любил, ведь тоже летал. Ему все казалось, что творится какая-то чертовщина. Стоило пилоту его полка сфотографироваться в живописной позе — в летном комбинезоне, шлеме с очками, да еще и с парашютом за плечами — на фоне своей машины, испещренной надписями типа: «За Родину», «Победа», «За Сталина», как он «обязательно попадал в прицел пушки немецкого пилота или… немецкого зенитчика и охваченный пламенем летел к земле». Судьба, казалось Панову, будто бы «восстанавливала какой-то баланс», замахиваясь косой смерти именно на тех людей, на которых только что указала перстом славы.[312]

А девушки — Литвяк, Беляева, Буданова и Маша Кузнецова — фотографировались, доказывая абсурдность таких суеверий. Фотогеничную Лилю сфотографировали с выстроившимися в стройный ряд девушками-техниками, потом — склонившейся над картой с Катей Будановой и Машей Кузнецовой — вскоре эта фотография появилась в газете. Фото Беляевой тоже напечатали во фронтовой газете, написав, что она сбила немецкий самолет. Но их успехи в 9-м полку пока были, к сожалению, скромные — из-за того, что, как считали девушки, летали они мало. Мужчины не любили брать их ведомыми, да и Шестаков выпускал их редко, со свойственной ему жесткостью решив, что в полку не оставит, а значит, и рисковать ими не стоит. Исключением в течение их пребывания в Житкуре стали несколько дней в начале октября, когда большая часть летчиков полка уехали за новыми самолетами, и звено девушек дежурило ежедневно.[313]

Те машины, что остались в полку, давно требовали замены. По ночам механики срочно их «подлечивали», и такого подремонтированного самолета хватало еще на пару вылетов. Машины, на которых прилетело звено Беляевой, считались самыми надежными, ведь их получили незадолго до отправки под Сталинград. На них летали по очереди, выпускали и «хозяек».

Фаине Плешивцевой, обслуживавшей как раз эти самолеты, запомнился день 2 октября.[314]Самолеты только что пришли с боевого задания, летчики еще не вышли из кабин, а на стоянках уже ожидали своей очереди лететь Катя Буданова и Рая Беляева. Они бросились помогать Фаине и второй девушке-механику заправлять бензобаки, потом вместе с ними бегло осмотрели самолеты: нет ли пробоин и повреждений? Механики помогли им надеть парашюты, сесть в кабины и пристегнуться, и Беляева с ведомой вылетели патрулировать в сторону соленого озера Эльтон. Как потом узнала Плешивцева, летчицы одновременно увидели на горизонте группу бомбардировщиков Ю–88 — двенадцать самолетов, летевших на бомбежку. Девушки атаковали, стреляли сначала по ведущему, потом — по другим бомбардировщикам, пока не расстреляли боезапас. К своей огромной досаде, они никого не сбили. Тем не менее строй бомбардировщиков дрогнул. Они изменили курс, передумав бомбить станцию Эльтон, беспорядочно сбросили бомбы и повернули назад. «Струсили, гады», — рассказывала потом Катя, однако до конца дня она ходила хмурая из-за того, что все бомбардировщики ушли невредимыми. Вскоре ей представился новый шанс увеличить свой боевой счет.

6 октября Фаина Плешивцева отправила Буданову в очередной вылет, и вернулась она с победой. Долго не давали команды на вылет: день был тихий и солнечный, но немцев в небе не было видно, «они будто притаились».[315]Дежурство подходило к концу, а приказа вылетать все не давали. «Неудачное сегодня дежурство», — сказала Катя технику, но тут как раз дали ракету. Показавшиеся на горизонте точки росли, превращаясь в самолеты противника. Катя запустила мотор, но у Беляевой, с которой она дежурила, винт самолета оставался неподвижным: мотор никак не хотел запускаться. Тут же приняв решение, Катя взлетела одна, разбив строй летевших без сопровождения «Юнкерсов». Один из них, окутанный черным дымом, упал. Победа! Еще один немецкий бомбардировщик Катя вместе с Беляевой сбила на следующий день.

Радость боевого успеха затмила другая: пришло известие от родных, которых Катя считала погибшими. Мама жива! Раньше Катя воевала, мстя за родных. Теперь она воевала за то, чтобы они жили. В октябре 1942 года она написала сестре Вале: «Очутилась я в самом пекле войны и пишу из-под Сталинграда. Условия на фронте ты знаешь какие. Теперь моя жизнь принадлежит борьбе с фашистской поганью… Хочу тебе сказать вот что: смерти я не боюсь, но не хочу ее, а если придется погибнуть, то даром свою жизнь не отдам. Мой милый крылатый Як — хорошая машина, и моя жизнь неразрывно связана с ним, и умирать мы будем только героями. Будь здорова, крепче люби Родину и лучше работай на нее, не забывай меня…»[316]

Подробностей о своей боевой работе Катя никаких не писала, и о ее боях родные узнали только после войны от однополчан.

У Ани Егоровой в левом кармане гимнастерки вместе с партбилетом лежали фотографии: мамы, Виктора Кутова и совсем маленькая фотокарточка племянника Юрки. Мама на фотографии была, как всегда, повязана платком и смотрела в камеру с грустью. Виктор, наоборот, «смеялся задорно, чуть запрокинув курчавую голову». Юрка был в белой рубашке и пионерском галстуке: из-за репрессированного отца его долго не принимали в пионеры, пока за него и других таких же детей не заступилась завуч. Все знают, сказала она, что в арбатских школах отцы учеников репрессированы через одного. Если мы не будем этих детей принимать в пионеры, то ни одного отряда не соберем. Завуча за такое заявление уволили, но дети получили красные галстуки.

В свободные минуты Аня доставала фотографии и смотрела на них. Как там мама, что с Юркой и, главное, жив ли Виктор?[317]В эскадрилье давно никто не получал писем. Уже несколько месяцев 4-я воздушная армия помогала наземным частям сдерживать немецкое наступление на Кавказ. В конце августа Берия, прилетев в Тбилиси, заменил многих начальников на Закавказском фронте, даже командующего 46-й армией. В сентябре ситуация для советской стороны начала медленно улучшаться; сказались и неудачи немцев под Сталинградом: не имея дополнительных резервов, они уже не могли наступать одновременно по всему фронту на Кавказе. Тем не менее немецкое наступление полностью остановить не удавалось. К концу сентября в руках противника оказалась Кубань и большая часть Крыма. Теперь немецкое командование решило последовательно нанести удары сначала на Туапсинском направлении, затем на Орджоникидзе, с тем чтобы захватить Большой Кавказ и прорваться к нефтяным районам. Боевые действия в направлении Орджоникидзе поначалу пошли успешно: готовившая большое контрнаступление Северная группа советских войск прозевала немецкое наступление на этом наиболее слабо защищенном участке фронта: двинувшиеся вперед 25 октября немецкие части прорвали оборону слабой, не имевшей танков 37-й армии и вскоре подошли к Нальчику. «Противник оттеснен в горы, — рапортовал Гитлеру штаб группы армий «А», — представляется, что продвижение танковыми силами в южном, а затем в восточном направлении на Владикавказ откроет широкие перспективы». Тем не менее дальше Нальчика немцев не пустили: командующий Закавказским фронтом генерал армии И. В. Тюленев оперативно перебросил на этот участок несколько стрелковых дивизий и танковых бригад, и к 5 ноября немецкое наступление было остановлено. Официальные источники отмечали отличную работу пилотов 4-й воздушной армии.