– А подруга ей отвечает: так я на днях читала в газете про это ограбление. Там ни слова нет про змея. И среди имен задержанных ни одного русского не было.

– Каких имен? Их разве нашли?

– Не знаю. Я ведь вообще не в курсе всей этой истории.

Во взгляде его читался упрек: что, все-таки ввязалась? Я пожала плечами.

– А что это был за дом, где ты работал? В каком районе?

– На Сэнди-Бэй. Богатый такой дом, с видом на бухту. В гостиной даже рояль стоял, только маленький.

Сэнди-Бэй? Это не так близко к Западному Хобарту, а уж до северных районов и того дальше. Как же туда могли дойти сплетни обо мне? Если только старый рокер… стоп-стоп-стоп. Причем он тут вообще?

– Рояль?..

– Ну да. Хозяйка вроде сама музыкантша: я там и ноты видал, и футляр большой, типа от контрабаса.

Вот, значит, о чем болтают перед репетициями эти джентльмены во фраках и дамы в черных платьях до пят. Но ведь контрабасы сидят справа, далеко от валторн. Неужели он рассказал всему оркестру? Собрал их в кружок за кулисами, чтобы скоротать время до начала концерта. А потом, выйдя на сцену, переключился в режим «возвыш.» и воспарил в заоблачные дали. А я осталась подыхать, как медуза, выброшенная на берег.

Найти газету, о которой говорил Берни, оказалось непросто. В библиотеке хранили только свежие номера. Когда же, проявив чудеса изобретательности, я добралась до подшивки, там тоже ничего не обнаружилось. В конце концов новость отыскалась в городском ежедневнике, где была колонка «Весы правосудия». Имена были в самом низу коротенькой заметки. Все три – мужские. Ни одного из них я не слышала прежде.

Был ли среди этих троих немногословный лодочник в красной кепке? Я живо представила, как он, сплюнув за борт, говорит Джейку: «Не дрейфь. Если поймают – не заложу, гадом буду». Джейк молчит; ладони у него потеют от волнения. Он должен сделать выбор – и за себя, и за Мишель.

Майские праздники прошли непривычно тихо: не было ни парадов, ни флажков, ни даже просто выходного. Где-то на другом краю земли дачники грузили в автобусы неподъемные сумки с рассадой, мамины письма заросли, как травой, восклицательными знаками: «Одуванчики! Птички! Жара!» А мой маленький остров дрейфовал на юг, будто айсберг, и дыхание полюса становилось всё сильнее день ото дня. Когда комнатный градусник в мансарде стал по утрам показывать плюс десять, я не выдержала: села в машину и через час воровато втащила в дом картонную коробку с тепловентилятором. Сразу стало уютней. Втиснутый в угол у стола, обогреватель урчал, как кошка, и рукам моим было тепло стучать по клавишам, и потихоньку оттаивало сердце, радуясь тому, как складно ложатся строчки. К концу месяца первая глава была готова, и Прасад, посмотрев ее, дал добро. Он больше не выражал недоверия к моим методам, и даже, похлопотав, добился у властей разрешения на скважину в Западном Хобарте. Я и не думала, что мне выпадет случай побывать там до плановой съемки, назначенной на июль. По правде говоря, я изо всех сил старалась не замечать подмигивания фонарей на другом берегу реки. Выделенное для скважины место было далеко от дома Люка, но я знала, что сорвусь, как завязавший алкоголик на свадьбе.

Я хотела всего лишь проехать мимо. Просто сбавить скорость и кинуть взгляд за беленую ограду. Нога нажала на тормоз сама собой – еще до того, как я прочла надпись на щите. Он заслонял половину фасада: глянцевый, яркий, с фотографиями какой-то белоснежной спальни и мощеного плиткой дворика. А внизу – крупная надпись «Продается».

Заглушив мотор, я какое-то время сидела в машине, будто надеясь, что щит исчезнет, как мираж. Может, в объявлении говорится про соседний дом? Эта мысль выгнала меня из машины и заставила перечитать прыгающие, как в старом телевизоре, строчки. «Очарование минувшей эпохи! Оригинальный викторианский коттедж удачно сочетает в себе современный комфорт и атмосферу далекого прошлого». Три спальни, гараж, патио. И телефон агента для желающих осмотреть дом.

Я набрала его номер не сразу. От волнения сердце стучало где-то в голове, и мысли путались: почему? куда? Потом включился автопилот и оттарабанил свой вопрос в трубку так уверенно, будто покупать недвижимость было мне не впервой. Предствительный баритон, пахнущий шипром и кожей, назначил инспекцию на завтрашний вечер. Словом «инспекция», которое я успела подзабыть со времен поиска квартиры, он будто нацепил мне на грудь шерифский значок. Я действительно смогу зайти в дом Люка без стеснения. Прошагать в ботинках по коридору, заглянуть, морща нос, в каждый угол. Ведь хозяев наверняка не будет, и никто не ответит мне на вопрос – что случилось? Может, они устали жить за тысячи километров друг от друга. А может, история с лошадью все-таки бросила тень на Мишель, и ей придется теперь менять школу и начинать с чистого листа.

Агент оказался розовощеким коротышкой, которому строгий костюм с галстуком подходил не больше, чем голос. Это чувство раздвоенности, несбывшихся ожиданий не покинуло меня и после, когда он вышел на крыльцо, оставив меня в доме одну. Я думала, что буду с трепетом смотреть на эти комнаты, эту мебель, книги и безделушки на полках. Но в воздухе уже висел тяжелый, как благовония, дух покинутости. Ничто, казалось бы, не напоминало о скором переезде – не было ни коробок, ни сумок. Только как следует приглядевшись, я поняла: здесь никогда и не было уюта. Всё выглядело недоделанным, временным: голая лампочка в одной из комнат с наглухо забитым окном, проволочные ручки шкафа. Спальня, которую широкоугольный объектив превратил в царские покои, оказалась крошечной, а от белого застиранного покрывала веяло какой-то больничной тоской. Лишь в комнате Мишель с ее картинками на стенах теплилась жизнь, а еще – в уголке гостиной, где у камина стоял черный пюпитр на тонкой ножке.

Мне захотелось на воздух, но у входа маячил агент, ожидая моего вердикта. Решетчатая дверь вела с кухни на выложенное плиткой патио, знакомое мне по фотографии. Хозяева явно любили проводить здесь время: под навесом у стены стояла электрическая жаровня, рядом – деревянный стол с дыркой для зонтика. Однако садик, занимавший остаток заднего двора, был заросшим и диким. В дальнем его конце, у забора, лежал кусок брезента. Грядки, что ли, закрыли на зиму? Я приподняла уголок; под ним скрывались кое-как уложенные доски, а еще ниже темнела яма. Я опустила руку в щель между досками и не нащупала дна. На стенках земля была свежей и сырой, с торчащими во все стороны корнями сорняков. Сколько я перекопала в детстве этой земли – когда искала сокровища у бабушки на даче, когда ездила на вылазки с геокружком. Но черный провал передо мной не был делом человеческих рук. Оценить масштабы бедствия мешал высокий деревянный забор, хотя было ясно, что овраг уходит к соседям, вниз по склону, и что появился он после недавних дождей. Даже музыкант, погруженный в свои гармонии, не мог этого не заметить.

Он действительно испугался.

Он поверил мне.

– А что там за яма на заднем дворе? – спросила я агента, выйдя на крыльцо.

– Яма? – встрепенулся тот. – Думаю, компостная. Огород удобрять. Чайные пакетики, очистки… А как вам дом в целом?