Алтан, уставившийся на клетку с отвисшей челюстью и посеревшим лицом, упал на колени и стал кричать о своей невиновности. Его отец и братья бросились на землю рядом с ним и тоже вопили, стараясь перекричать друг друга. Великий Хан возвышался над ними, глядя на них с убийственной яростью.

– Я этого не ожидал, – произнес Чжан.

Оюана охватил смех. Даже ему самому он показался истеричным. Где-то глубоко внутри часть его разума, которая никогда не расслаблялась, сколько бы он ни выпил, сознавала, что он только что получил неожиданный подарок. Вслух он сказал:

– А, мое почтение этому ублюдку!

– Что?

– Не я один недолюбливаю Алтана. Великий Хан снова закричал:

– Чья это выходка?

Болуд, подползавший вперед до тех пор, пока его голова едва не коснулась ступни Великого Хана, крикнул:

– Простите меня, Великий Хан! Я в этом не принимал участия. Я ничего не знаю!

– Как может вина сына не быть также и виной отца!

Внезапно императрица вскочила, ее красные и золотые украшения качались и сверкали. Из всех женщин Великого Хана она одна носила традиционный монгольский головной убор. Его высокая колонна в свете фонарей отбрасывала пляшущие тени, так как женщина дрожала. Она закричала:

– Великий Хан! Эта ничтожная женщина просит у вас прощения за своего отца. Пожалуйста, поверьте, он не имеет к этому никакого отношения! Виноват мальчик! Прошу вас, пускай наказание коснется его одного!

Стоя на коленях и дрожа у ног Великого Хана, Алтан выглядел маленьким и жалким: мальчик, покинутый своей семьей.

Третий Принц с легкой улыбкой наблюдал за императрицей. Конечно, он не питал любви к этой женщине, которая сумела родить ему на смену сына, удостоившегося расположения Небес.

Увидев выражение лица Третьего Принца, Чжан спросил:

– Это он?

Оюан откинул голову на спинку стула. Его радость по поводу пользы того, что сейчас произошло, омрачала ужасная печаль. Пространство под навесом сияло и дрожало вокруг него. Это был мир, к которому он не принадлежал, но через который просто проходил, стремясь к своей мрачной судьбе. Он ответил:

– Нет.

– Взять его! – взревел Великий Хан, и два стражника выбежали вперед и потащили Алтана под локти. – За самое страшное оскорбление Сыну Неба мы приговариваем тебя к ссылке!

Алтана, обмякшего от шока, потащили прочь.

За мигающими огнями столами Оюан увидел господина Вана, который с удовлетворением наблюдал за этим, насмешливо щуря сонные кошачьи глазки.

– Это, – сказал Чаган, – это ты подстроил, Ван Баосян!

Даже внутри юрты отца Эсэнь слышал гвалт людей, которые бегали из одной юрты в другую, обсуждая события этого вечера. Когда Эсэнь шел по лагерю, он видел, что все люди и юрты семьи Болуда уже исчезли, остались только примятые круги на траве.

Чаган стоял над Баосяном, и фонари раскачивались, словно под ветром его гнева. Принц был одного роста со своим приемным сыном, но казался намного крупнее из-за широкого туловища, торчащей бороды и кос.

Эсэнь поморщился, когда Баосян издевательски посмотрел отцу в глаза. Как и Чаган, Эсэнь сразу же понял, кто был причиной падения группировки Шаньси. По крайней мере, Баосян ответил на оскорбление, как следует мужчине. С другой стороны, это была бесчестная атака, ответ труса. Эсэнь почувствовал знакомый прилив отчаяния. Почему Баосян не может вести себя проще и делать то, чего от него ждут? Возможно, Эсэнь занимает соответствующее ему место, но и ему приходилось бороться с собой и идти на личные жертвы, чтобы оправдать надежды отца. Так и должен вести себя сын. Но Баосян отказывался так поступать. Он вел себя эгоистично и создавал трудности, и этого Эсэнь понять не мог. Боасян спросил:

– Почему же вы считаете, что это сделал я, отец?

– Скажи мне, что не ты.

Баосян криво усмехнулся. За его бравадой, однако, скрывалось нечто похожее на обиду.

– Ты, эгоистичный сопляк! Как ты смеешь ставить свою мелкую месть выше интересов семьи! Если Болуд узнает…

– Вам следовало бы сказать спасибо! Если бы вы потрудились хоть на секунду задуматься, то могли бы понять, что теперь, когда Болуд лишился благосклонности двора, у вас наконец появился шанс возвыситься!

– Спасибо?! Как ты можешь без зазрения совести утверждать, что сделал это ради нас? Без поддержки Болуда все, за что мы боролись, будет потеряно! Ты вот так просто плюешь на могилы своих предков?

– Вам не нужен Болуд! – закричал Баосян. – Разве я не сделал все возможное, чтобы помочь вам освободиться от этой зависимости? Перестаньте считать, будто вам необходим этот шут гороховый, и имейте мужество взять власть в свои руки! Думаете, она сама придет к вам, если вы будете ждать?

– Ты мне помог? – Голос Чагана мог бы расплавить стальной меч.

Баосян хрипло рассмеялся:

– Ах! Сюрприз. Вы понятия не имеете, что я делал для вас все это время. Вам даже не любопытно это узнать! Разве вы не понимаете, что только благодаря мне у вас еще есть поместье? Без дорог, ирригации и сбора налогов, думаете, у вас бы хватило денег, чтобы продолжать служить Великому Хану? Для него ваше единственное достоинство заключается в армии, а у вас даже армии не было бы! Вы были бы всего лишь никому не нужной деревенщиной, чьи земли с одной стороны отбирают мятежники, а с другой – Болуд.

Эсэню стало стыдно за Баосяна. Разве он не видит, какой ущерб ему самому наносит попытка приравнять то, что делали Эсэнь и Оюан, и то, что сделал до них Чаган, к той бумажной работе, которой все время занимался Баосян?

Чаган сплюнул:

– Послушай себя. Ирригация! Мы монголы! Мы не работаем на полях. Мы не роем канавы. Наши армии – это рука Великого Хана на юге, и пока существует Великая Юань, наша семья будет защищать ее с честью и славой.

– Вы действительно верите той чуши, которая льется из вашего рта? – презрительно улыбнулся Баосян. – Возможно, я недостаточно ясно выразился. Без меня Хэнань уже пала бы, с поддержкой Болуда или без нее. Мятежники обещали своим сторонникам все то, что мы им не можем дать. И если ваши крестьяне будут голодать, а солдаты не получат жалованья, не думайте, что они сохранят верность вам, или монголам, или империи Юань. Они бы без раздумий перешли на сторону мятежников. И не сделали они этого только потому, что я управляю, назначаю налоги и контролирую. Я плачу им жалованье и спасаю их семьи от катастрофы. Я и есть Юань. Я поддерживаю империю больше, чем можете вы при помощи