Но Курланд слишком хорошо знал его.

— Последние координаты всех кораблей Черных Храмовников, Багровых Кулаков, Сдирателей и Железных Рыцарей в осадном флоте и коды наших защитных сооружений внутри базы. — Рот Боэмунда не мог нормально закрываться, и на лице его застыла омерзительная усмешка. — Советую вам запомнить их. Согласно постановлению Верховных лордов, на нижних уровнях остается достаточно орков, чтобы занять делом ваши отряды на поверхности.

Боэмунд перевел взгляд с Бензеина на Лешенто, покачивая инфопланшетом в огромной руке, словно надеялся, что эти двое передерутся за прибор. Никто не посмел, и тогда верховный маршал небрежно кинул устройство одному из солдат «Королевского барка».

Информацию можно было доставить перебросом данных, но шестерни терранской бюрократии смазывались именно такими мелочными церемониями.

Скитарии и флотские строем покинули площадку. Единственная женщина-силовик Адептус Арбитрес, охранявшая лестницу на пятый ярус стены, отсалютовала магосу-эксплоратору и контр-адмиралу. Курланд не понимал, зачем она там вообще. Он едва заметно улыбнулся.

Надо полагать, силовик там, чтобы защитить его.

Когда последние бойцы спустились по ступеням, Боэмунд прошел по платформе и сжал предплечье Курланда. Тот ответил таким же жестом:

— Рад видеть дружеское лицо, брат.

— Ты шутишь?

Курланд фыркнул, но улыбка пропала с его лица. Они выпустили руки друг друга и разошлись, почти опасливо.

— Полагаю, ты не согласен с эдиктом Удо? — спросил Курланд.

— Если он пожелает распустить орден — ну что ж, пусть попробует нас заставить.

— Думай, что говоришь, брат. Твой гнев, вызванный неблагодарностью Верховных лордов, вполне понятен, и я разделяю твои чувства, но нас распускают именно из-за подобных мыслей.

— Меня не волнует их неблагодарность, — мрачно пробурчал Боэмунд. — Куда больше меня беспокоит их некомпетентность.

— Если она удержит Совет на моей стороне, тогда то, что ты и остальные отправитесь на соединение с войсками Кулаков Образцовых у Фолла, — не слишком высокая цена.

— А если орки только этого и ждут? Возможно, миллионы их еще скрываются у ядра луны и выжидают подходящий момент, а поскольку Механикус не позволили нам копнуть глубже, мы не можем с уверенностью сказать, что разрушили их единственный прибор для телепортации.

— До Фолла самое большее месяц пути, а пятьдесят ветеранов-космодесантников — отнюдь не символическая сила.

Считаться одним из лучших в ордене Астартес — уже немало, и щитовой корпус был восстановлен лично Курландом из воинов первых рот Кулаков Образцовых, Черных Храмовников, Багровых Кулаков, Сдирателей и Железных Рыцарей. Дневной Свет. Полушарие. Покой. Бастион. Врата Песен. Заратустра. Лотосовые Врата. Он ничего не имел против Черных Люциферов, которые ранее восполнили потери Имперских Кулаков, оставившие брешь в крепостной стене Терры, но они не были космодесантниками! Война, несомненно, вернется в Императорский Дворец, и когда это случится, то, подобно Архипредателю в былые дни, орки наткнутся на стены, обороняемые сынами Дорна.

— Вы сможете столько продержаться? — спросил Боэмунд.

— Это моя позиция, брат, я удержу ее.

Боэмунд криво усмехнулся, словно ножом блеснул, и кивнул куда-то через плечо Курланда. Силовик подошла на расстояние в два метра и отсалютовала.

— Я знаю тебя, боец, — сказал Курланд.

Лицо женщины, частично видное между ремнями шлема и визором, вспыхнуло. Среди смертных защитников Дворца на Курланда так взирали очень многие, и он уже устал от подобной картины. Так, как смотрела она, смотрят лишь на святых и спасителей.

— Галатея Хаас, господин, и… — она повела плечом, демонстрируя знаки различия, — теперь я надзиратель. — Она прикусила губу, словно беспокоясь, что оскорбила постчеловеческого повелителя, растрачивая его время на что-то столь незначительное, как иерархия смертных, и осторожно добавила: — Вы меня помните?

— Я редко забываю, — сказал Курланд. — Возблагодари Императора, что создал меня таким.

— Я… да, конечно.

— Хвала Ему, — пробормотал Боэмунд.

— Я могу тебе помочь, надзиратель?

— Да, милорд. — Она снова отсалютовала и застыла в этой позе. — Провост-полковник требует, чтобы площадку «тета» на стене Дневного Света вернули Адептус Арбитрес.

— Скажите ей, что нельзя.

Хаас улыбнулась:

— Спасибо, милорд.

Боэмунд, ворча, повернулся спиной к женщине, которая едва доставала ему до локтя, и направился обратно к челноку.

— Они требуют, чтобы вы их защищали, но лишь пока это не представляет неудобства для их мелких владений. Разбирайся с этим сам, брат, а я больше не позволю втянуть себя в политические игры.

Курланд кивнул:

— Со своего челнока я видел бунтовщиков у самого Великого Зала. И я не удивлен.

— Их нужно усмирить! — пророкотал четвертый присутствующий космодесантник Вечность, стоя на краю платформы напротив Дневного Света. — Столь явное выражение недовольства на территории Дворца карается смертью.

Черный Храмовник, который ныне звался Вечностью, требовал, чтобы его поставили именно на той стене, настаивал, чтобы его включили в последнюю линию между Кустодес и остальной Вселенной. Он, более чем кто бы то ни было, служил напоминанием, что Имперские Кулаки — это нечто большее, чем знаки отличия. Хаас посмотрела на возвышающегося над нею боевого брата, и на ее лице застыла настороженность, если не страх, словно она уже прежде слышала голос этого Черного Храмовника.

— Тогда иди к ним, брат, — сказал Курланд, поворачиваясь и глядя в сверкающие красные линзы шлема Вечности. — Пусть они поймут, что находятся в безопасности, что среди них — Имперский Кулак. — Он покосился на Хаас. Женщину трясло хуже, чем когда ее спасли из орочьего плена. — Пусть они все поймут.

Терра — Императорский Дворец

Великий Зал был сердцем Терры, а сама Терра — сердцем Империума Человечества. Он мог вместить полмиллиона граждан. Это был колизей, огромная арена, выстроенная на основании грандиозных иллюзий о Единстве. Реставрационные работы после Великой Ереси представляли собой по большей части осторожную косметическую подправку отдельных фресок, в случаях когда пикт оригинального изображения не сохранился или же оно неудобным образом противоречило Кредо.

Центральную арену окружали бесчисленные ряды пустых мест. Посередине стояло двенадцать кресел под знаменами двенадцати столпов Имперского правительства. Возвышение для оратора, установленное меж распростертых крыльев золотой аквилы, блестело в перекрещивающихся лучах прожекторов. Оно почти незаметно вращалось, и Вангорич был не в состоянии представить лучший образ неторопливого принятия решений вышеупомянутыми столпами Имперской власти.