– Абсолютно.

– Ага! Я давно подозревал, что ты свитч. Понимаю: комплекс вины, страх ответственности и все такое. Но религия не лучший способ поиграть в саба. А хочешь ко мне? Не могу сказать, что не словил кайфа, когда тебе клеймо ставил.

– Ты вроде говорил, что тебе неинтересно мужика пытать?

– Все мы гетеросексуалы до первой симпатичной задницы.

– Спасибо за предложение.

– Я тебе не предлагаю обязательно сексом заниматься. Сложишь с себя часть ответственности, расслабишься, отдохнешь – и вернешься в старое амплуа. А по поводу монастыря… Знаешь, у меня тут племянник ринулся в Духовную академию. Так вот, он такую байку рассказывал. Есть в нашей любимой Православной церкви один архиерей. А у архиерея есть гражданская жена, вполне законная, брак зарегистрирован. «Как же, владыка, вы же монах вроде?» – спросили его. «А я что, виноват, что мне мальчики не нравятся?»

Я проводил их до дороги: кого до машины, кого до автобуса, и решил вернуться обратно. Мне хотелось побыть одному и, может быть, нащупать ту тоненькую нить, что связывает это место с реальной Жюстиной, когда-то жившей на земле.

Обвинение снято, и неделю назад я получил на руки «Постановление о прекращении уголовного преследования», написанное с ужасающими ошибками. Это вызвало некоторый выброс эндорфинов, но короткий, как кокаиновый кайф. Пустота, оставшаяся после смерти Жюстины, постепенно становилась главной проблемой, забивая все остальное.

Я давно научился относиться к депрессии как к психологическому насморку. Здесь два способа борьбы: или переждать, или пить транквилизаторы. Первое – лучше. Еще можно развеяться, например, завести нового боттома. Но я чувствую себя, как шофер, только что вышедший из больницы после аварии – боюсь «сесть за руль», не дай бог еще кого-нибудь угроблю.

Комплекс вины, который я несколько месяцев старательно загонял в подсознание, дабы менты не заметили, вдруг вырвался наружу и решительно заявил о себе. И я уже не мог убедить себя, что не имел отношения к ее смерти. Еще как имел! Это чувство хочется компенсировать, так что насчет монастыря я не шутил (хотя предпочел бы буддистский). Только от тюрьмы надо отбояриваться всеми возможными способами, даже если хочешь пострадать, потому что пользы от этого никакой: ни мне, ни обществу. Уж лучше хороший экшен в нижней позиции – хоть верхнему удовольствие.

Останавливаюсь перед ее могилой. С надгробным камнем творится что-то странное. Поверхность дрожит и покрывается рябью, словно это не гранит, а вода. Светлеет, обретает прозрачность. Там, в глубине цветут розовым деревья, и стоит маленький дом, похожий на японский. Девушка в длинном шелковом платье раздвинула сёдзи и спустилась в сад.

– Жюстина! – позвал я.

Не откликнулась, не подняла головы. Словно звуки не доходят через границу.

Зато я услышал другой голос.

– Ты уже готов, – сказал он. – Тебе недостает только решительности.

Голос Небесного Доктора.

Я обернулся.

Он стоит рядом со мной, опершись локтями на ограду. Одет в длинный серый плащ и шляпу с полями, как во время последней встречи с Жюстиной.

– Ты можешь справиться с этой силой. – Он кивнул в сторону прозрачного памятника. – И уже не уйдешь против твоей воли. Тюрьма, знаешь, сакральное место, независимо от того, признаешь ты это или нет. Ты получил очищение. Здесь главное не перегнуть палку, чтобы образовавшуюся в твоей душе пустоту не заполнила ненависть. Еще немного, и на тебя обрушится понимание, и ты решишь тот единственный коан Вселенной, отражениями которого служат все эти хлопки одной ладонью, собаки в качестве носителей природы Будды и сам Будда, как «три цзиня льна»[12]. Помнишь стихотворение дзэнского мастера Цзы-юаня:

Ни на небесах, ни на земле нет кусочка земли,

куда можно было бы воткнуть хоть одну палку;

Я рад, что все вещи пусты; пусты и я сам, и мир.

Да будет славен трехфутовый меч в руках

великих юаньских воинов:

Ведь это все равно, что рубить весенний ветер

среди вспышек молнии?

Ты, в сущности, никого не убил и не убьешь, когда прикажешь себе умереть. Ты станешь свободным и будешь скитаться, меняя миры, страны и тела. Смерть – только грань, не страшись перехода.

– Ты призываешь меня к самоубийству? – спросил я.

– Всего лишь к освобождению. Я давно свободен, многие века, многие тысячелетия.

– Кто ты?

– Ну, говори же! Произнеси то имя, которое вертится у тебя на языке. Что тебе? Ты все равно в меня не веришь. Говори же! Ты будешь прав и не прав. Люцифер – это слишком узко. Это взгляд с одной стороны. Что такое добро и зло? Все слишком запутано. Сейчас добра боятся пуще всякого зла, потому что не умеют отличать одно от другого. Я проводник, я учитель, я Бодхисаттва. И я знаю короткий путь.

– И что же это за путь?

– Путь боли. Я не добиваюсь лавров первооткрывателя. Все это было известно и до меня. Скандинавский Один пригвоздил себя к мировому древу Иггдрасиль и висел на нем девять дней, дабы обрести шаманское вдохновение. Китайский монах Хуэй-кэ[13]отсек левую руку мечом и поднес Бодхидхарме[14], чтобы показать искренность своей жажды обрести знание. Они обменялись несколькими фразами, и Хуэй-кэ достиг просветления.

Индийские аскеты садились между четырех костров и занимались медитацией, а потом приносили себя в жертву любимому божеству, например, бросившись в Ганг. Мать Базидеа из Сиены из ордена цистерцианцев подвергала себя самым изощренным экзекуциям, дабы достичь божественных явлений: истязала железными прутьями, пока не плавала в луже собственной крови, зимой спала в снегу, летом – на крапиве или шиповнике. А Аделаида Бурбонская как-то приказала подвесить себя за ноги к камину, где была зажжена мокрая солома и устроила копчение. Она была не единственной и не первой. Были и последователи, и предтечи, вплоть до первых христиан, разорванных львами в цирке Нерона. Их море, таких случаев. В разных странах, на разных континентах, в разных религиях. Мне осталось только систематизировать и применить. И набрать учеников.

– Дорого обошлось Жюстине это ученичество.

– Ты найдешь ее. Пошли!

Мы идем между рядами могил, и каждый памятник, каждый камень, каждый крест колеблется пленкой границы и открывается окном в иную реальность. Скалы и моря, сияющие небоскребы и раскаленные земли, кровоточащие леса самоубийц и ледяное озеро предателей. А над всем – багровое небо и весенний потемневший снег у подножия крестов и надгробий.