– Мне в самом деле стало стыдно, сэр: подумать только, что нагородил Матчер, и это про дом священника. Матчер не такой человек, сэр, чтобы прикладываться к спиртному, но он ужас как охоч до холодной свинины, и это ему вечно выходит боком, а на ночь – особенно.

– Получается, ваше недомогание вызвано холодной свининой?

– И да и нет, ваше преподобие. Со стороны внутренних органов меня не беспокоило ничто… повторяю, ничто. Но при скудном освещении – прошу простить меня, ваше преподобие, – при скудном освещении мне почудился престарелый джентльмен, который принес в вашу комнату шкатулку и поставил ее на шифоньер.

– Но никакого джентльмена не было, – вставил мистер Батчел.

– Да-да, не было! – подтвердил ВГПЛ. – И это необъяснимое обстоятельство привело меня в ужас. Надеюсь, вы простите меня за столь бесцеремонный уход.

– Разумеется. Необъяснимые обстоятельства всегда выбивают из колеи.

– И вы позволите мне как-нибудь возобновить наш разговор относительно государственного страхования? – добавил мистер Матчер, провожая гостя к двери.

– До греческих календ у меня едва ли найдется время[246], – рискнул ответить мистер Батчел.

– О, я готов обождать. Для спешки нет причин.

– Срок долгий, – заметил мистер Батчел.

– Ни слова об этом, – наиучтивейшим тоном отозвался Вице-Гроссмейстер Провинциальной Ложи. – Но не откажитесь дать мне знать, когда время придет.

Укромное место

– Меня подобные предметы никогда не привлекали, – сказал Уордл, закуривая сигару после завтрака, – за что спасибо моим гувернерам, учителям, духовным пастырям и светским наставникам.

Уордл, человек практичный и прямой, был приятелем мистера Батчела и иногда навещал его в Стоунграунде. Он считал страсть к антиквариату разновидностью безумия и досадовал, что хозяин дома вечно копается в церковных книгах, описях и отчетах церковных казначеев, которые сам он с презрением называл бумажным хламом. «Да выкиньте вы все старье, Батчел, – говаривал он не раз, – и почитайте лучше „Дейли мейл“[247], вам это только на пользу пойдет».

Мистер Батчел кротко улыбался в ответ и, едва только приятель, попыхивая сигарой, выходил за дверь, снова погружался в изучение лежавшего перед ним документа, хотя прочел его уже раз двадцать. Это была опись церковного имущества, составленная в шестой год правления Эдуарда VI – 15 мая 1552 года, если быть точным. В тот год по королевскому указу все церковное имущество, за исключением самого необходимого, без чего вовсе невозможно проводить богослужение, было изъято и передано в надежные руки в ожидании дальнейших распоряжений. Распоряжения не заставили себя долго ждать и свелись к короткому приказу – конфисковать[248]. Все, кто неравнодушен к церковному обряду, знают и оплакивают прискорбное мародерство того времени.

Однако документ, находившийся в руках у мистера Батчела, свидетельствовал, что церковные казначеи тех лет были вполне способны постоять за себя. Они отнюдь не являлись бессловесными овцами. Во всяком случае, в лежавшем на его столе экземпляре описи содержался отчет членов правительственной комиссии, согласно которому «в Стоунграунде Джон Спейн и Джон Гаунтропп, церковные казначеи, заявили под присягой, что два позолоченных кадила с подсвечниками да старинные многоцветные пелены и прочая утварь содержались в сундуке, каковой был украден в канун святого Петра[249], прежде чем была составлена первая опись имущества».

Мистер Батчел проницательно заподозрил (и, надо полагать, его подозрения разделит читатель), что Джон Спейн и его коллега знали об ограблении больше, нежели сочли возможным сообщить. Вывод напрашивался сам собой: содержимое сундука было хорошо припрятано до лучших времен. Но, с точки зрения церковных казначеев, времена эти так и не настали. Судя по всему, при королеве Марии[250] Стоунграунд также не был расположен терпеть кадила, и маловероятно, чтобы когда-либо в будущем старинный обряд мог возродиться. И потому мистер Батчел не терял веры в то, что содержимое сундука находится где-то поблизости, как и надежды на то, что именно ему суждено обнаружить сокровище.

Всякий раз, когда в пределах ста ярдов от церкви что-нибудь рыли или сносили, мистер Батчел бывал тут как тут. В большинстве случаев его присутствие сильно досаждало рабочим, взявшим себе за правило устраивать небольшие, но частые передышки, – посторонний глаз им был ни к чему. Пока шла долгая реставрация церкви, бдительность мистера Батчела оказалась на пользу делу: строители поневоле трудились усерднее и уделяли внимание деталям, которыми иначе охотно пренебрегли бы. Однако он ни на йоту не приблизился к заветному сундуку с кадилами, и, когда работы были завершены, надежды мистера Батчела на находку, увы, практически улетучились.

Мистер Уордл, несмотря на презрение к охоте за антиквариатом, из вежливости иногда уделял хобби мистера Батчела несколько минут разговора и потому был наслышан об «украденных» ценностях. Впрочем, особого интереса они у него не вызвали.

– Почему вы не оставите эти вещицы в покое? – сказал он. – Какой в них прок?

Ну что ответишь человеку, способному задать подобный вопрос? Но мистер Батчел все же сделал попытку.

– Историческая ценность кадил, – назидательно произнес он, – которые использовались еще во времена Эдуарда Шестого, сама по себе дает основание…

– Да-да, понятно, – сказал его приятель, обрывая фразу, удовлетворительно завершить которую мистер Батчел и сам не сумел бы. – Много ли вам, антикварам, нужно? Знай себе носитесь со своими любимыми топорами и кувалдами… Что вы будете делать с этаким сокровищем, если вдруг все же его найдете?

– Там два кадила, – кротко поправил мистер Батчел, – и прочая церковная утварь.

– Ну хорошо, – сказал Уордл, – опишите мне одно, а умножить на два я и сам смогу.

Получив это дозволение, мистер Батчел принялся излагать все, что знал о том, как выглядел в старину этот непременный атрибут богослужения. Уордл слушал его с возраставшим нетерпением.

– Если я правильно вас понимаю, – не выдержал он наконец, – весь сыр-бор из-за какого-то серебряного судка, к тому же тонкостенного, а пока он был в ходу, его еще и чистили до блеска, так что дочистили уже до толщины яичной скорлупки к тому времени, как о нем прослышали члены комиссии. И если эта редкость дошла до наших дней, то сейчас это горстка черной трухи. Если бы вы ее нашли, я бы вам и шиллинга за нее не дал, да и с какой бы стати? Она ведь не ваша, не вам ее и продавать. Так почему бы вам не угомониться?

– Потому что мне интересно, – сказал мистер Батчел, – в этом все дело.

– Жаль, что вы не можете заинтересоваться чем-нибудь не столь малоинтересным, – буркнул Уордл. – Однако позвольте высказать вам все, что я думаю об этих ваших кадилах и