семьей и совестью), наплевав на карьеру, на свежую сдобу по утрам и обеды из куропаток с артишоками. Жена Давида не пожелала оставаться в красной России и эмигрировала, забрав детей. А он поверил большевикам, решил строить новый мир, который полюбил, толком не распробовав.

Начальник так называемого штаба Армен Рафикович в допросах сочувствующих большого проку не видел, ни единому их слову не верил и ни на какую помощь не надеялся. Те и в самом деле проявляли несознательность и полное отсутствие классовой морали. Отсталые, неорганизованные, малограмотные чабаны несли дикую чушь, путали даты и события, называли комиссаров царскими воеводами, а бандитов – барымтачами, то есть конокрадами. В их понимании основа противостояния новой и старой власти заключалась в сохранности табунов: кто идет на барымту[83], тот и враг. Однако расстреливать за дремучесть без суда и следствия – это чересчур жестоко, отпускать на волю – непозволительно мягко, вот и копились несчастные в подполе до поры до времени в надежде, что сверху спустят какую‐нибудь заманчивую директиву.

– Армен, мы заключенных солить или коптить будем? – скептически ухмылялся Давид, раскуривая самокрутку перед ужином.

– В смысле?

– В смысле места им нет.

– Оборудуйтэ амбар, прыставтэ караул.

– Да что толку‐то? Мы и амбар забьем людьем.

– А что ты прэдлагаешь? Всэх в Сэмыпалатынск отправыт? Нас нэ похвалат.

– Отпускать дешевле, чем кормить, – схохмил Евгений. – Они ничего не знают, никак не помогают, только злостно потребляют продовольствие. Так и будем околачиваться по степи. Дешт-и-Кипчак бескрайний и безразмерный. Здесь можно вечность прятаться.

– Надо просто вычислить басмачей, их график и траекторию, – не согласился с ним Давид, – у всего должна быть закономерность.

– Вряд ли басмачам известен ваш математический подход, Давид Борисыч.

– Он известен миропорядку, остальное неважно. – Давид довольно рассмеялся в пышные усы.

– Боюсь, что господа басмачи не собираются прибивать щит на кошмах[84] сего Царьграда. – Евгений сорвал стебелек и принялся отгонять неуступчивых мух. – И эти добрые пейзане о том осведомлены, потому и молчат.

– Само собой, мы их не истребляем, да, а просто отпугиваем. – К ним подошел Айбол в одних штанах, зябко ежась и почесывая голый торс: он ходил купаться на озеро. – Вот я вчера болтал кое с кем, да, помогал. Мне рассказали, что в каком‐то ауле басмачи угнали быков, а потом посмеялись, да, и приказали попросить у советской власти новых, мол, у красных все общее, значит, и ваше, да, пусть они вам и дадут.

– Собаки, обнаглели совсем. – Из-за соседского тына высунулся Иван, кинул товарищам по яблоку, перелез на свою сторону, засовывая оставшиеся падалки в безразмерные карманы галифе.

– А как тут не обнаглеть, да? Их же выжили с родных джайляу, у них своего ничего не осталось. А жить как‐то надо, да? Неужели ты думаешь, что они просто лягут и умрут?

– Нет, конечно, братцы, они с собой еще сколько народу в могилу утянут.

– И че? Годами бродить будем, да? – Вопрос Айбола повис в сгущающихся сумерках.

Назавтра Жока с полувзводом отправился патрулировать прибрежные аулы в надежде поймать за хвост бандитскую змею. Они вели задушевные разговоры с чабанами, обещали в самом скором времени равенство и братство, кидались сломя голову в погоню, если кто‐нибудь сообщал, что видел неприятеля за тем или иным кустом. Но вся эта карусель больше напоминала бренчание ложкой в пустом котле – мясом и не пахло.

Отряд двигался по степи, как будто плыл на перине всклокоченной пыли. Обвязанные платками лица, тускло поблескивающие стволы, матерные слова на языке. Чем они отличались от басмачей? Та же ярость и безрассудство. От непрекращающейся тряски в голове смешались обрывки своих и чужих мыслей. Кто прав? Кто виноват?

Но в Лебяжьем по возвращении их ожидала неверная, но все‐таки радостная новость: кажется, басмачам самим стало неинтересно бесцельное блуждание по степи. Заезжие чабаны доносили, что банды вместе или порознь стягиваются к китайской границе.

– Уходят? – недоуменно морщил переносицу Давид.

– Кажется, да. Сдюжили, – радовался Ванятко.

Наконец и из центра прибыло извещение, что, по информации из проверенных источников, басмачи решили ретироваться из степи. Вот это здорово! Теперь можно и помечтать о мирном времени, о рыбалке и шустроглазых девчонках. В той же директиве на втором листке сообщалось, что бойцам Красной армии предстоит передислокация под Черняев. Рано начали мечтать, еще придется помытарствовать в седлах.

Жока с Ваняткой и Айболом готовились к отъезду, придирчиво осматривали лошадей, отправляли на перековку, проверяли телеги и упряжь:

в долгой дороге транспорт диктовал правила. Длинный список необходимого начинался оружием, а заканчивался портянками. Хлопотливый день уже подходил к концу, бойцы устроились на завалинке, разложили на коленях планшеты, чтобы отписать родным про очередной поворот военной фортуны, чтобы писем в Лебяжье больше не слали, а ждали нового адреса. Долгий летний вечер добродушно расточал запах яблочного варенья и самогонки. В воздухе чего‐то явно недоставало. Может статься, тревоги?

– Прогуляюсь к озеру, проверю сети. – Евгений встал, потянулся за сапогами, потом передумал и пошел босиком, как в детстве, забирая ступнями у дорожной пыли вязкое уютное тепло. Вышел на берег, занавешенный роскошными камышами, скинул штаны.

– Псс… псс… – тоненько позвал тростник.

– Кто там?

– Это я, Айсулу… На минутку.

Жока оказался в серьезном затруднении: или надевать штаны, или вытаскивать наган. Рассудил в пользу штанов: если бы хотели напасть, то подстрелили бы и так, без спектакля. Из сумерек вынырнул тонкий силуэт, замотанный в платок, так что не разглядеть, кто под ним прятался.

– Ты одна? Зачем пожаловала? Следила за мной? – Он сразу насыпал пригоршню вопросов, чтобы скрыть неловкость: все‐таки девица застала батыра без штанов.

– Я не враг советской власти, не враг… тебе. – Она приоткрыла платок, стрельнула глазами по сторонам. – Вы думаете, что басмачи уходят?

Это неправда. Они специально слух пустили. Как только вы отсюда уйдете, они прибегут в Лебяжье.

Жока присвистнул и опустил наган:

– Почему мне следует тебе верить?

– Мне не хочется… под их власть. Я мечтаю, как и раньше, уехать в Семипалатинск и поступить в коммуну.

– А откуда у тебя известия? Где доказательства, что это правда?

– Жанибек передал.

– Ого! Значит, ты в контакте с контрой? Кто именно передал? Кто общается?

Айсулу помолчала:

– Ну! Назвалась коромыслом, хватай ведро, – поднажал Жока.

– Все, – выдавила она с трудом, – все общаются. У каждого есть кто‐то среди бандитов. Старшей снохе принес весть Идрис – мол, с Жанибеком все в порядке.

– А почему он решил откровенничать с вами про их планы?

– Потому что… – Она запнулась и замолчала.

– Говори! Почему? – Жока сжал рукоять нагана, его переполняла злость и