губами его соска и почувствовала, как он вздрогнул, услышала судорожный вздох.

Правильно ли это? Может, леди не полагается так себя вести? Но именно этого ей хотелось с самого полудня.

Язык ощутил слабый привкус соли и чего-то еще. Она обвела пальцем маленькую бусинку, коснулась языком и опять услышала его вздох. Когда он уехал, она сходила с ума от страха. Боялась не только за него, но и за себя тоже, — вот эгоистка! Она не хотела терять Джеймса: он стал ее спутником, другом, любовником, самым важным человеком жизни, где было так много всяких «нельзя», — хотя даже не знала наверняка, как он относится к ней. С жадностью — да, в этом Феба не сомневалась, но было ли что-то еще? Да, еще долг — как же она ненавидела это слово!

Может ли одно лишь чувство долга привязывать его к ней? Ах как ей не хотелось, чтобы было так! Она мечтала, чтобы Джеймс Тревельон стал для нее всем, хотела прожить с ним до конца своих дней.

С этой мыслью она села и погладила его грудь — тугие мускулы под гладкой кожей, жесткие волоски. Ее охватило жгучее нетерпение, желание узнать его полностью, пока он с ней, и руки решительно двинулись вниз. Днем у нее не было возможности изучить эту часть его тела.

— Что… — начал было он хрипло.

Она замерла.

— Я хочу вас потрогать. Везде. Можно?

Он с несказанной нежностью погладил ее щеку.

— Конечно, Феба.

От этой нежности ее безумная тревога немного улеглась. Феба улыбнулась и вернулась к своему увлекательному исследованию. Волоски росли вокруг сосков, покрывали треугольником грудь и узкой полоской спускались вниз по животу.

— Какого цвета здесь ваша кожа? — спросила Феба и обвела пальцем пупок. — Она такая нежная!

Его живот напрягся под ее пальцами.

— Бледная.

Феба покачала головой.

— Нет, я хочу знать: вы от природы светлокожий или смугловатый?

— Ну, пожалуй, смугловатый.

Феба кивнула и взялась за пояс его брюк, но его рука сжала ее пальцы.

— Я хочу сама. Вы позволите?

— Ну, если вы просите, да еще так вежливо… — Джеймс убрал руку.

Феба принялась ощупывать в поисках пуговиц, которые — она знала — должны быть где-то здесь. Под тканью брюк угадывались очертания его тела — мускулистые бедра и между ними мужское естество. Ее ищущие пальцы оценили его величину и твердость. Наконец она нашла пуговицы, и быстро справившись с ними, попросила, дергая штанину:

— Снимите это.

Приподнявшись на постели, он вместе с брюками стянул и подштанники. Феба положила ладонь на его бедро и почувствовала жесткую поросль — более редкую, нежели на груди, но все равно густую — потом провела ладонью вверх, спустилась вниз, вслушиваясь в судорожные вздохи Джеймса, пока не добралась до густых зарослей. Завитки пружинили, был велик соблазн поиграть с ними, но то, что гордо восставало из них, интриговало куда сильнее.

Феба погладила пальцами гладкую, горячую плоть, почувствовала, какая она набухшая, твердая и эластичная, с утолщением и складкой кожи ближе к концу. Она потрогала утолщение пальцем, удивляясь: такой нежный на ощупь, этот орган умел проникать так глубоко внутрь ее тела. Ее собственная плоть была куда податливее. На кончике она ощутила влагу, а коснувшись его подушечкой пальца, обнаружила маленькое отверстие.

Пока она его трогала, орган вроде бы еще увеличился в размерах и напрягся, а еще она ощутила запах: острый, мускусный, от которого закружилась голова.

Погладив его еще раз и ощутив, как он вздрогнул, Феба спросила:

— Вам больно? Когда он становится таким.

— Твердым? — глухо выдохнул Джеймс. — Нет, не больно, однако некоторый дискомфорт определенно присутствует.

— И как от этого избавиться? — Она замерла в ожидании ответа.

— Просто войти в вас.

И Джеймс привлек Фебу к себе, завладел губами, она же одной рукой продолжала гладить его естество, пока он целовал ее — горячо и требовательно. У нее ныли соски, наливался тяжестью низ живота. Он оторвался от ее губ и велел снять сорочку.

Наконец-то и она оказалась нагой, как и он. Он обхватил ладонями ее талию и усадил на себя верхом. Феба оседлала его, широко раздвинув ноги, а он сказал:

— Можете скакать на мне, если хотите.

— Скакать? — Она лукаво улыбнулась. — Как на коне?

— Да, теперь у вас есть собственный жеребец, — сказал он со смехом.

Странно, почему ей раньше казалось, что у него нет чувства юмора?

— А что я теперь должна сделать?

— Приподнимитесь немного, а теперь, медленно садитесь на меня.

Она опустила ягодицы, чувствуя его прикосновение, и обнаружила, что он помогает ей, рукой приподнимая свое естество, чтобы ей было удобнее. Она сжала его руку своей ладонью и на мгновение представила всю непристойность своей позы: на коленях, его орган частично внутри ее, она вся открыта, а он лежит, ноги в стороны, точно султан.

От этой мысли в ее лоне стало горячо и влажно. Феба не могла больше терпеть и полностью опустилась, издав глубокий стон.

— Все хорошо? — спросил Джеймс и приподнял ее, задавая нужный ритм.

Феба быстро поняла, что от нее требуется, и, закрыв глаза, упершись руками в его грудь, чуть наклонившись вперед, сжав бедра, пустилась галопом.

Восхитительное ощущение! Его твердая плоть то почти выскальзывала из нее, то вонзалась с новой силой. Его тяжелое дыхание говорило ей, что он в полной ее власти, и осознание этого наполняло ее силой и ощущением собственного могущества.

— Иди сюда, моя маленькая амазонка, — прохрипел Джеймс и, пригнув ее к себе, захватил губами сосок.

И вот эта одна-единственная точечка, крошечный бутончик доставил такое наслаждение, что она упала ему на грудь, содрогаясь, забыв себя, забыв обо всем на свете, взлетая к небесам. Кровь вскипела в жилах, и Феба закричала, взрываясь, точно огненная звезда.

Крепко обняв, Джеймс привлек ее к себе, и она обвила его руками, уткнувшись лицом в подушку и задыхаясь от сокрушительной силы нахлынувшего наслаждения. Он же, обхватив обеими руками ее ягодицы, вошел в нее одним мощным ударом и застонал, а потом хрипло зарычал и, содрогаясь, замер под ней. Ее плоть сомкнулась вокруг него, и она почувствовала, как горячий поток его семени изливается в нее.

Глава 16

На следующее утро, ближе к полудню, Джеймс на залитом солнцем конюшенном дворе скреб бока одной из лошадок отца. Рид обычно выполнял эту утомительную работу, но Тревельон любил ухаживать за лошадьми, и старый Оуэн, понимающе улыбнувшись, предоставил эту возможность ему. Сам же он разговаривал с Фебой, которая сидела на камне