и Литве. Эта организация, поставившая себе целью быть еврейским отрядом революционного и социалистического движения, была вынуждена вести нелегальное существование в глубоком подполье и естественно ставила ударение на общепо­литические задачи. Но в то же время Бунд, органически связан­ный с еврейским рабочим и народной интеллигенцией, явился с первого дня своего существования национализирующим факто­ром еврейской жизни, — даже в ту пору, когда его национальная программа еще не была разработана, и его еврейские требования не кристаллизировались, а руководители его чурались национа­лизма, как проказы.

4

Той же осенью 1897 г., когда состоялся учредительный съезд нелегального Бунда в Вильне, — в свободной Швейцарии, в Ба­зеле был созван Теодором Герцлем первый всемирный конгресс сионистов, на котором присутствовали и русские сионисты. Там был заложен фундамент политического сионизма. Не подлежит сомнению, что в жизни русского еврейства сионизм был с само­го начала национализирующим фактором. Достаточно конста­тировать тот факт, что широкие массы еврейства почти стихий­но влеклись в лоно сионизма, игнорируя реальности и нисколь­ко не считаясь с утопизмом сионистских планов, который усиленно подчеркивали критики. Ведь в те времена в основе си­онизма еще больше, чем в еврейском социалистическом движе­нии, доминировал элемент мессианизма, максимализма и во­люнтаризма. То, что задача, поставленная новым движением, рассудку вопреки, наперекор стихиям, — стремилась к осуще­ствлению максимума еврейских, упований, эта его сторона не отпугивала сторонников сионизма. Не отпугивал и упрек в уто­пизме, так как сторонники сионизма придерживались слов Герц­ля, — что стоит только сильно захотеть, и самая невероятная утопия превратится в факт действительности.

Сионизму удалось завербовать симпатии самых разнообраз­ных слоев народа: интеллигенцию, питавшую особый интерес к языку Библии и его литературе, далеко стоящую от русской по­литики и общественности и скептически относящуюся к рево­люции; рабочих, не захваченных марксистским поветрием в России; раввинов и ортодоксальных евреев, на путях сионизма открывших некий синтез синагоги и общественности; среднюю и мелкую буржуазию, уже вырвавшуюся из-под монопольной власти религиозной обрядности и томившуюся по новому и смутному идеалу, который однако не связан с риском быть заме­шанным в опасные дела русской политической борьбы. Ведь в одном из уставов русских сионистов (Гродно, 1902 г.) мы чита­ем: «Союз сионистов и его органы не занимаются общей полити­кой, ни внутренней, ни внешней». Таков был облик сионизма в начале 20-го века до 1905 года.

Пытаясь понять явление сионизма под углом зрения инте­ресов и судьбы русских евреев, — нельзя забывать, что в этот первоначальный период, когда в русском еврействе шел про­цесс роста национального самосознания, он подстегивался главным образом идеей борьбы за равноправие, за граждан­ские и национальные права еврейского коллектива в России. Разнообразные формы самоорганизации, самодеятельности и самопомощи еврейства, выражавшиеся в политике «малых дел», имевших повседневное практическое значение, все виды еврейской филантропии, без которой немыслимо было суще­ствование десятков, даже сотен лечебных пунктов, амбулато­рий, дешевых столовых, ссудных касс, богаделен, детских при­ютов, — этой рассыпанной храмины еврейской общины, для которой не было ни легального статута и очень мало лазеек в законе, — все они упирались в перспективу освобождения России и достижения евреями достойных условий существо­вания.

Было бы неправильно сказать, что в этой внутренней рабо­те, шедшей в еврействе, не принимали энергичное участие си­онисты. Напротив, сионисты, как и другие, были активными строителями всех форм еврейской общественной жизни. Но весь их подход к работе, — точнее сказать, — все отношение их к русскому еврейству и его перспективам было внутренне по­рочным. Логика положения, острая нужда каждого дня толка­ла их к участию во всей работе, но они относились к ней с не­доверием, так как заранее считали ее непрочной. Их интересо­вала другая тема — о будущем, и будущее это рисовалось им на идиллических берегах Иордана, а не Днепра или Немана. Как выразился один из ярких представителей русского сионизма, Вл. Жаботинский, сионисты не могут не интересоваться усло­виями жизни евреев в России, так как даже постояльцы в заез­жем дворе заинтересованы в том, чтобы он содержался в чисто­те и порядке. И когда сионисты говорили свое «да» русскому еврейству и его борьбе за лучшее будущее в России — то дела­ли это как бы против воли, нехотя, со скепсисом и пессимиз­мом, которые парализовали весь пафос их участия в общем де­ле. Даже вкладываясь в борьбу за равноправие, многие из них склонны были считать, что своим участием в освободительном движении евреи таскают каштаны из огня для других, забывая о еврействе, возрождение которого может быть достигнуто ни­как не на местах постоянного жительства евреев, но на Сион­ских высотах.

Характерно для психологии сионистов, что отец «духовно­го сионизма» Ахад-Гаам (О. Гинцберг), стремившийся в Пале­стине создать только духовный центр и, в противоположность политическим сионистам, считавший, что даже при создании еврейского государства большинство еврейского народа оста­нется в голусе, и, следовательно, оно живейшим образом заин­тересовано в политическом режиме, в экономических и соци­альных условиях страны, где оно живет, — даже Ахад-Гаам ак­тивно не участвовал в борьбе за еврейские правовые позиции в России.

Одной из проблем, интересовавших сионистов, был вопрос о народной школе на иврит. Среди сторонников сионизма пропа­ганда иврита — как один из способов подготовки к будущему еврейскому государству, — имела успех. Но, конечно, вытес­нить идиш, как язык, на котором шел процесс культурного рос­та масс народа в России, или русский язык, за которым стояли русское государство и русское общество и мощная культура ив­риту не могло удаться. Это была утопическая задача, в русских условиях заранее битая. И поэтому нет ничего удивительного, что школа, газета или журнал на иврит могли удовлетворять культурные потребности узкого круга любителей и ценителей древнееврейского языка, — но не удовлетворяли даже демокра­тические элементы в самом сионизме, не говоря уж о поалей-цион или сионистах-социалистах. На 5-ом конгрессе под руко­водством X. Вейцмана и Л. Моцкина возникла «демократичес­кая фракция» в сионизме, ратовавшая за широкую программу культурной работы, направленной к подъему национального самосознания.

Чтобы стать серьезным общественным фактором в русском еврействе, наиболее народным течениям в сионизме пришлось в своей пропаганде и агитации перейти на идиш. От этого прибли­жения к народу возникла не только все большая связь рабочего и демократического сионизма с нуждами и требованиями борь­бы за равноправие, но и общеполитическая радикализация этих сионистических групп. В результате, недреманное око полицей­ского государства, если не благоволившего к сионизму, то благо­склонно расценивавшего его «нейтралитет» в политике и оттал­кивание от революции, резко переменило свою тактику: оно по­чувствовало и в сионизме, как и в других общественных движе­ниях, «еврейскую опасность» для устойчивости и прочности мо­нархии и империи.

5

Для