– Не скажу, это секрет, – я бросил пакет на заднее сидение. – Пристёгивайся.

Выехав за территорию посёлка, я испытал облегчение, хотя и не до конца. Вампирский замок оказался далеко позади, и его стены больше на меня не давили так сильно, но я по‑прежнему чувствовал невидимый ошейник, который Цепеш надел на мою шею.

По пути в Москву мы молчали. Стелла слушала музыку в наушниках, отвернувшись к окну и всем своим видом показывая, что она не со мной, а сама по себе. Только ближе к концу поездки вытащила один наушник и объяснила, куда её подвезти.

У её подъезда, когда я передавал ей чемодан, она вместо благодарности проговорила хмуро:

– Должна тебе сказать, что я не ложилась спать последние три ночи и поэтому не плела паутину. Но сегодня всё же планирую поспать. Заранее извини.

– Понял. Тогда не прощаюсь. Скоро увидимся, – я хмыкнул.

В ответ она молча отобрала у меня ручку чемодана и, отвернувшись, покатила его к подъезду. Я же сел в машину. Выдохнул напряжённо. Бросил взгляд на пакет донорской крови, лежащий на заднем сидении. Потом огляделся по сторонам.

Убедившись, что дверь подъезда за Стеллой закрылась, а больше вокруг никого нет, я впился клыками в пакет. Лопнул с глухим звуком плотный пластик, и я присосался к отверстиям как пиявка. Кажется, я даже забыл, как глотать. Кровь просто лилась по моему горлу, по дороге вскипая до температуры раскаленной лавы, и из желудка сразу расходилась по артериям, превращаясь в обжигающий пар. За несколько секунд осушив весь пакет, я прислушался к себе. На этот раз без спецэффектов, хотя определённый внутренний подъём я всё же ощутил.

Облизнув губы, я хотел посмотреть на своё отражение в зеркале заднего вида, чтобы убедиться, что на лице не осталось крови. Но ничего не увидел там – кроме ослепительно‑белого света кристалла.

* * *

У дома меня уже поджидал курьер в сине‑оранжевой униформе. То, что он ждёт именно меня – я даже не сомневался. Наконец‑то. Честно говоря, я уже соскучился по продолжению дневника.

Расписавшись в накладных, я взял конверт за угол кончиками пальцев, а дома, прежде чем его открыть, и вовсе надел перчатки. Вряд ли, конечно, это меня спасёт, учитывая, что моя красная нить уже вплетена в паутину Стеллы, но так было спокойнее.

«Поздравляю тебя с успешной инициацией! Теперь ты полноценный вампир. Астральный оборотень – как скажут сами вампиры, а по нашей классификации – анималист четвёртого типа. Четвёртый тип может пользоваться своими способностями только находясь во сне и только применимо к одному объекту, в то время как третий тип умеет расщеплять своё сознание, воздействуя во сне сразу на несколько объектов одновременно. Второй тип способен воздействовать на единичный объект наяву, а первый – на несколько объектов и через сон, и в реальности. Низший тип может со временем развиться до высшего, но тебе, скорее всего, это не грозит.

Если всё идёт по моему плану, то ты уже съездил в гости к Цепешу и успел ощутить на себе силу его гипноза. Не бойся сделать что‑то не так. Они в любом случае не найдут меня, даже с твоей помощью. Я очень надёжно себя спрятал. Сделай вид, что ты на их стороне. Или на самом деле встань на их сторону. А я тебе подыграю. Что бы ты ни сделал для вампиров, этим ты только поможешь мне.

В московском штабе СКОК на этой неделе тебя тоже ждёт много интересного. Вскоре ты поймёшь, что там у нас происходит, но не торопись разочаровывать моих ребят. Сыграй и для них тоже. Притворись.

P.S. Не забудь про серебряный кулон».

Да уж, постскриптум явно был лишним – разве про такое забудешь? Я покосился на жетон, подвешенный за цепочку на кухонный крючок, и меня передёрнуло от одной мысли о том, что вскоре снова нужно будет его надевать. Впрочем, об этом я подумаю завтра. А сейчас мне не терпелось узнать, что дальше случилось со Светой. Дневник, раньше такой подробный и обстоятельный, сейчас состоял из коротких обрывочных записок, походящих скорее на заметки, чем на полноценные записи.

«Я на фронте.

Меня тут прозвали Васильком. Самая маленькая из медсестёр и самая юркая. Я мало чем могу помочь истекающему кровью, но увидев меня, раненные меняются в лице. Никогда не забуду глаза офицера, которому оторвало снарядом ногу. Как они улыбнулись, увидев меня. Губы у него были искривлены от боли и шока, а вот глаза улыбались. Он прошептал, что я – самое прекрасное, что можно увидеть перед смертью. А через пару минут он тихо умер у меня на руках. Его глаза закрылись навсегда, но у меня в памяти они отпечатались такими – чистыми, добрыми, улыбающимися…

Мама, как же я хочу домой, в нашу деревню…

29 июля 1942 г.

Сталинград».

«Очень хочется спать. Хотя бы пару часов. И поесть. Да что там. Хотя бы чаю горячего! Мне так холодно. Кажется, я простудилась, меня трясёт. Но времени простужаться нет.

Ни шагу назад!

Господи, помоги нам!