но когда люди делают что‑то плохое – обманывают, крадут, убивают – в них всё равно остаётся что‑то светлое. Всегда. Они как‑то оправдывают для себя свои поступки, у них или в них непременно остаётся кто‑то или что‑то, что они защищают и берегут. Таков человек. А я говорю про силу, которая не несёт в себе ничего человеческого. Зло, лишённое сомнений, привязанности, сострадания… холодное, словно космическая тьма, безжалостное, словно лезвие, бесчувственное, словно машина. Разрушающее всё, к чему оно прикасается, без колебаний и страха. Просто потому, что такова его природа…

Отец Арсений, кажется, здорово разнервничался. Я заметил, что он начал часто притоптывать ногой, а руки его немного затряслись. В глазах снова появился нездоровый огонь.

– Всё равно не понимаю, – ответил я осторожно. – Это вы про демонов что ли? Про потусторонние сущности всякие?

Мой собеседник недовольно нахмурил брови и перекрестился, сложив вместе указательный и безымянный пальцы:

– Упаси господь! То, про что вы говорите – это невоплощённое зло. Зло иной реальности, которое, к счастью, не может воздействовать на нас напрямую. Святые боролись с демонами, да, но нам куда до них! Это, Гриша, не наше с вами дело. Однако, к сожалению, и на нашу долю придётся своя борьба. Можете ли вы представить себе, что такое вот абсолютное зло сумело однажды проникнуть в наш, привычный, материальный мир и воплотиться, обретя, так сказать, человеческую плоть и кровь? Ну, или почти человеческую… и ходит среди нас, под видом обычных людей, по сути же за внешней оболочкой скрывая воплощённую тьму, ненависть и разрушение? Как думаете, если бы такое произошло, что бы случилось с этим миром?

– Мне кажется, вы сгущаете краски. Вокруг нас есть много странного, чего мы не можем объяснить. Допустим, есть люди, которые не совсем люди, со способностями какими‑то особенными, не такие, как мы – но почему же сразу зло? Может, они просто другие. А мысли про зло – это всего лишь наш вечный страх перед непознанным…

– Эх, Гриша‑Гриша! – отец Арсений улыбнулся, погладил бороду, успокаиваясь. – Смешно вы рассуждаете! Но понимаю. Понимаю… молодость! Сам таким был. До поры до времени. А потом… потом я увидел, каким оно бывает – воплощённое зло. И как оно действует. И с тех пор уже не сомневался… и вы тоже со временем всё поймёте. Чую, не просто так вы тут с нами очутились и встали, так сказать, в стройные ряды. Не бывает на свете таких случайностей. Значит, и у вас есть в этой великой борьбе своё собственное, особенное место!..

– Вы, отец, очень уж сложно обо всём рассуждаете, – попытался отшутиться я. – Мне вот, лично, совсем не хочется участвовать ни в каких войнах. Я простой программист, и работа у меня простая, мирная. Делаю я её хорошо и других побед для себя не желаю. А если кому‑то на свете спокойно не живётся и хочется с кем‑то или чем‑то бороться – я не против. Но сам, пожалуй, как‑нибудь без этого обойдусь. Как говорится, make love not war.

Он снова улыбнулся и покивал:

– Понимаю, Гриша. И это понимаю. Только вот тут у нас не такой случай. Бывают на свете войны, от которых нельзя остаться в стороне. Вернее, так: в которых сохранять нейтралитет – значит принять сторону врага. Если люди… послушайте, я имею в виду всё человечество!.. так вот, если мы хотим выжить в этой войне – все, у кого есть душа, должны будут взять в руки оружие, сразиться и победить. Потребуются усилия каждого, кто только может встать в строй. Иначе мы сами и всё, что нам дорого в этом мире, будет просто уничтожено! И вина за эту погибель ляжет на плечи всяких таких вот хиппи, которые хотели греться на солнышке и делать вид, что ничего не происходит. Нет! Так нельзя. А мы с вами, Гриша, и вовсе, можно сказать, в авангарде. На самом острие этой битвы! С нас вдвойне спросится. И компромиссов тут быть не может. Если того потребуют обстоятельства, нужно отдать всего себя! Пойти на любые жертвы, чтобы остановить вселенское зло!..

Арсений Павлович в который раз топнул ногой и внезапно замолчал, одарив меня долгим и, как мне показалось, немного грустным взглядом. Потом отвернулся и снова задымил. Я хотел было сострить, выразив надежду на то, что на этот раз обойдётся без жертв, но посмотрел на него и вдруг передумал. Чем‑то таким повеяло от последних слов бородача, что шутить мне враз расхотелось. Так мы и вернулись назад – в полном молчании. Отец Арсений довел меня до рабочего места, вместо прощания потрепал по плечу и скрылся куда‑то в глубину коридоров.

* * *

Вечером, после абсолютно бесполезного рабочего дня, я потратил целых полтора часа, таскаясь по цветочным салонам. Поначалу – безуспешно, потому что нужного мне там никак не находилось. Я уже успел отчаяться, с беспокойством поглядывая на часы, но в итоге мне повезло. В одном из магазинов я, наконец, нашёл искомое – большой букет ярко‑синих васильков. Света Василькова с фронтовым прозвищем Василёк, если, конечно, это она, обязательно должна такое оценить.

Правда, преподнести его, глядя в глаза, я бы не осмелился. Это то же самое, как если бы я признался прямо ей в лицо, что читал – и продолжаю читать – её личный дневник. Да она же меня убьёт! Прямо сразу, на месте. Не дожидаясь ночи.

Нет, буду действовать исподтишка.

В здание больницы я бежал бегом – успел всё же попасть за целых три минуты до конца часов посещения. Меня, правда, уже