я слова им не сказал. Лишним это не будет, а по итогу зрелище получилось вполне достойное нашей самоубийственной задачи. Будто брать штурмом мы собирались не город, а саму Преисподнюю.

Когда всё было готово, я велел привезти в крепость Шанти, но дождаться её сил не нашёл. Не открывая глаз, на ощупь прошёл в спальню и уснул, едва положил голову на подушку.

Мне снился сон, полный бреда и абсурда. То я лежал в больничной постели и вокруг меня ходили люди в халатах. Я пытался кричать им, но голос мой был слишком слаб. Хотел пошевелиться, но тело меня не слушалось. Это пугало, особенно когда доносились обрывки фраз.

— В понедельник его отключим… Надежды нет…

И от того, с каким спокойствием это говорили, становилось страшно.

То вдруг краски смешивались, и я уже оказывался один, стоящий на каменном утёсе и обдуваемый всеми ветрами. Позади меня был крутой спуск с острыми камнями, которые обещали сорваться с места даже от самого аккуратного шага. А впереди — обрыв и бурлящие, вспененные от бешенства волны. Я не знал, куда двигаться, но понимал, что ветер скоро станет ещё сильнее и сбросит меня сам.

И это было не менее страшно: знать, что любое решение обрекает на погибель. Безысходность стала нестерпимой, словно прессом сдавила грудь и не давала вздохнуть.

Внезапно я открыл глаза, но увидел лишь темноту. Сердце бешено колотилось, в горле пересохло. Я хотел сесть, но рядом, свернувшись калачиком и положив голову мне на руку, лежала Шанти. Милая Шанти. Она крепко спала, уткнувшись лбом мне в плечо, и тихонько сопела.

Я не хотел её будить, да и сам ещё не выспался. Потому поцеловал её в макушку и снова закрыл глаза. Теперь мой покой охранялся лучше, чем золотохранилище, и я не переживал, что увижу ещё хоть один кошмар.

А на утро было намечено начало последней стадии подготовки. Армия уже получила вооружение и прекрасно знала, против кого придётся его использовать. Но каждый из рогатых был к этому готов. Их верность хозяевам за долгие годы стала куда сильнее, чем восхищение бесами.

Одним из солдат был Шаман. Он напросился идти с нами, заявив:

— Ты не взял меня в Предел, и я слова не сказал. Но, босс, второй раз так динамить не по понятиям. Я за тебя готов в любое пекло, ты же знаешь.

— Это будет непросто, а когда всё закончится, тебе надо будет Шатовкой управлять.

— Босс, чё будет потом — не важно. А в этой заварушке я пойду за тобой до талого! — пылко говорил он.

Уж не знаю, насколько это была правда, но глаза Шамана горели искренностью, а я не имел причин не верить.

— Ладно, ты идёшь, — согласился я и добавил: — Только давай ты обойдёшься без крайностей.

Прежде чем мы отправились в путь, Черепаха отозвал меня на пару слов. Он стоял у крыльца особняка вместе с Прелестью и наблюдал за нами.

— Слухай, Костолом, я тут краем уха слыхал… А как не слыхать, когда весь город об энтом и толкует? Сам-то я ни в жизнь в чужие дела нос бы не сунул, — мямлил он, разглядывая новые кроссовки. Новые, но разные, на манер известного футболиста, который не определился, какой бренд рекламировать, и решил выполнить сразу два контракта.

— Давай смелее, Черепаха. Что ты хотел? В любви мне признаться?

Горбун злобно глянул на меня исподлобья и проворчал:

— Да ну тебя! Я с тобой как с человеком, а ты шутки шутишь.

— Ладно, ладно. Прости. Так что ты сказать-то хотел?

— Вот то и хотел сказать. Перебивать меньше надо, а то слова сказать не дашь, а уже всё ему понятно. Прости… — передразнил наконец он меня и снисходительно продолжил: — Ты ведь насовсем, да? То бишь, я помню, как ты тогда по пьяни мне рассказывал, но я ж думал, у тебя сикось на кось завернула. У кого не бывает, а оно вон чаво. И сказать бы мне, что скучать не буду, да чаво-то язык не поворачивается. Я ж до знакомства с тобой был и ненужный никому, и сам себя ни в грош не ставил. Думал, что тебя продать, так это лучший бы вариант был, а ты вот так. И сам в авторитетные люди выбился, и меня не позабыл. Даже не знаю, как тебя и благодарить.

— Просто ты оказался надёжным человеком, — пожал я плечами.

Не ожидал, что услышу от горбуна такую душевную благодарность, и не знал, как на это реагировать. Вроде и сказать что-то надо, так говорить нечего. Я ведь не специально старался ему помочь, просто так вышло. И теперь соврать, что я сделал всё, что мог? Не самая лучшая идея для прощания.

Но горбун настаивал:

— Так в том-то и дело, Костолом. Меня кто в Шатовке за человека-то считал? Никто. А ты даже и не заметил, видать, что я малость не как все. И вишь ты, как всё переменилось от энтого?

— Ну… ты сам сделал всё правильно, когда получил такую возможность.

— Эт да. Тут, конечно, не поспоришь, — расплылся в чернозубой улыбке Черепаха.

Только я хотел добавить что-нибудь банальное, вроде: «ни пуха, ни пера», как голос подал Прелесть. Тявкнул, возмущённый, что о нём совсем позабыли.

— Ладно тебе, — сладко протянул горбун и погладил пса. — И за собаку тебе, Костолом, спасибо. Кто б сказал, что в комке шерсти столько ума может быть, ни в жизнь бы не поверил. Это уж не говоря о том, что Прелесть — он и есть прелесть.

— Да уж. Удивительное создание.

С тяжёлым сердцем я распрощался и с Прелестью, и с Черепахой и отправился к каравану. Сложно мне было поверить, что без меня горбун долго удержится у власти. Свалят его без всякой жалости, это точно. Непростые времена приближались к Клоаке. Одиннадцать глав городов исчезнут, оставив преемников не пойми по какому праву. Месяца не пройдёт, как появятся недовольные, а дальше одному Главному известно, что будет, если он действительно так проницателен, каким хочет казаться.

И вроде плевать мне, что будет с Клоакой, вроде покинуть я её собирался раз и навсегда, но всё равно на душе было неспокойно. Совсем я стал сентиментальным за эти месяцы. Теперь на Земле придётся вымарывать эту слабость, а то кто-нибудь в неё точно ножом ткнёт. Если не с умыслом, то просто чтобы проверить свои силы.

Глава 43

Неспешно наш караван приближался к Тишине. Рогатые с