там одна за другой молнии впивались в шар и блуждали по его поверхности.

Мы придерживали друг друга, чтобы не упасть в бездонную пропасть, и рассматривали её, не в силах оторваться. Полную белого света, сияющую чистотой. И мне пришла странная, даже безумная мысль, что если я вдруг сорвусь, то сначала обожгусь, а уж потом погибну. И так захотелось проверить это, словно весь смысл жизни в том и заключался. Гореть ради великих целей, чего бы это ни стоило. Вот только чаще бывает иначе. Проще и до обидного плоско. Загонишь свой смысл жизни, свою главную цель в глушь, где нет ничего нужного и куда никогда не заглянешь, запрёшь на сто замков, окружишь зубастыми стражами и запретишь даже говорить рядом, лишь бы не дразнить эту силу надеждой на свободу.

Я сделал шаг вперёд…

Благо, товарищи потянули меня обратно, так что неожиданно подкатившее любопытство резко потухло.

Когда мы вернулись, на блоке питания уже горели лампочки, а Николай Алексеевич стоял у панели. Он ничего не делал, только задумчиво разглядывал потухшие экраны и мозаику кнопок.

— Что-то не так? — спросил я.

Он вздрогнул и повернулся ко мне с таким видом, словно я застал его на месте преступления.

— Нет. Всё нормально. Идите в автобус, подготовьте пассажиров.

— Да, прогони его, Николай, он будет мешать, — прозвучал вдруг голос Главного.

— Ну. Идите уже, — настаивал Николай Алексеевич.

Я запутался и не мог понять, кто с кем говорит. Главный обращался не ко мне? Но я его слышал. А Николай Алексеевич об этом не подозревал? Может, Главный уже не контролировал себя?

— Решили передумать? — спросил я Николая Алексеевича. Не будь этого гула, сказал бы мягко, давая успокоиться, но приходилось орать, а смысл слов при этом терялся.

— Мы не должны были этого делать. Посмотрите, что происходит с Клоакой. Она погибает. Мы её убили.

— Скажи ему, что ещё не поздно всё исправить, — подсказывал Николаю Алексеевичу Главный.

— Мы можем всё исправить, Костя, — подхватил тот. — Зачем вам на Землю? Ну, правда. Там ведь столько проблем, что со всеми не справишься. А здесь вы хозяин положения.

Он подходил ближе с умиротворённым видом, но рук с автомата не убирал. Тот висел у него на шее и давал понять, что будет в случае моего отказа.

— Вы боитесь ответственности! На Клоаку вам плевать, — я отступил на шаг.

— Скажи ему, что он и есть главная причина того, что происходит здесь, — подсказывал Главный.

И Николай Алексеевич продолжал:

— Может быть, но это не главная причина. Как вы не поймёте, что всё здесь так, потому что вы такой! Если вы захотите изменить порядок, то сделаете это. Но что вы сможете изменить, если порядка не останется вовсе?

— Вы забываете об одном «но». Я не собираюсь сюда возвращаться.

— Скажи ему, что это не неважно! Скажи, что Клоака не оставит его никогда! Скажи… — требовал Главный.

Но меня это окончательно утомило. Мы как будто пытались объяснить друг другу что-то важное, но говорили на разных языках.

— Передайте Главному, чтоб куда подальше проваливал, и заканчивайте этот концерт.

Лицо Николая Алексеевича перекосило. Он схватил автомат, но не в меня прицелился, а развернулся и собрался расстрелять панель. Я среагировал быстрее. Выпустил очередь ему в спину, подскочил и вывернул автомат из его рук, чтобы даже случайно тот не стрельнул.

Николай Алексеевич был уже мёртв. Остекленевшими глазами сквозь очки, покрытые мелкими сколами, смотрел он перед собой, и не было в том взгляде и искорки жизни. Он остался пропавшим без вести учёным, а преступления свои так и не искупил. Слишком рано ему было умирать. Впрочем, теперь это уже не имело никакого значения.

— Ещё одна жертва твоего упрямства, — прозвучал голос Главного.

— Да пошёл ты, — огрызнулся я и на том решил больше ему не отвечать.

Я заглянул в автобус с пассажирами и попросил Елену Игоревну пойти со мной. Она в Чарке сказала, что сможет сама запустить врата? Отличный запасной план, если это действительно так.

Заодно обменялся с Шанти взглядами и увидел необъятный ужас в её глазах. Хотелось обнять её покрепче, прижать к себе, но это всё могло подождать в отличии от врат.

Елена прошла мимо тела Николая, даже не повернув голову в его сторону, даже вовсе как будто не заметив. Только еле заметно оступилась разок. Она встала возле панели, осмотрела огоньки на блоке питания и сервере и начала быстро, но уверенно нажимать кнопки.

Экраны вспыхнули диаграммами, столбиками цифр и формулами. А через минуту-другую портал затянула пелена, словно там появилась водная стена, через которую виднелись очертания иного мира. Нашего… Моего мира.

Усилием воли я не бросился во врата первым. Надо было сначала эвакуировать пассажиров. И с этой новостью я вернулся в автобус.

Люди боялись. Многих из них на землю вели те, кто теперь уже погиб, а без них и смысла в этом путешествии не было. Остальные, пусть и с опаской, дрожа от страха, но шли к порталу. Они таяли, проходя в пелену. Казалось, ничего другого и не могло произойти, но сосущее чувство, будто что-то идёт не по плану, не давало покоя.

С каждым переходом всё электричество в городе, что ещё работало, на несколько секунд гасло, и тогда свет оставался только от вихря. В один из таких моментов я посмотрел на Пандору, вернее на тот жалкий огрызок, что от неё остался, и понял, наконец, куда шла энергия Главного. Каждый раз, когда мы поглощали всё электричество, Пандора срывалась вниз и стремительно сокращала расстояние между нами. Затем немного поднималась и вновь падала.

— Я боюсь, — призналась Шанти. Она всё время стояла возле меня и держала за руку. — Вдруг я попаду в другой мир? Туда, где тебя не будет. Или потеряюсь по дороге. Или всё там окажется совсем не так, как ты думаешь.

— Посмотри на меня, — сказал я и убедительно заглянул ей в глаза. — Я уверен, что всё будет нормально, но помни, чтобы ни случилось, я тебя найду. Где угодно найду. Даже если придётся на край света идти.

Шанти поджала губы и кивнула.

Её очередь была одной из последних, и всё равно не хватило времени, чтобы унять дрожь. Я провёл её до портала и остановился в двух шагах от него. Шанти глубоко вздохнула, зажмурилась на миг и погрузилась в пелену.

А мне оставалось лишь дождаться, когда уйдёт последний и потом с чистой совестью отправится на Землю самому.

Я уговорил и Шамана отправится с нами. Он долго упирался,