В качестве догадки можно высказать предположение, что новгородский обряд был как-то генетически связан (или типологически близок) с одной из черт поведения, отличавших скандинавских викингов-берсерков. Этимология этого названия связано как раз с обнажением, снятием доспехов и одежды, восходящая к ритуалам оборотничества. Зачастую эта этимология противопоставляется альтернативной версии о том, что обозначение берсерков связано с обозначением медвежьих и волчих шкур. Однако это противопоставление излишне, поскольку облачение в шкуры хищников, метафорическая ликантропия, требовала снятия человеческой одежды, т.е. раздевания. Можно сказать, что обе этимологии правомерны и семантически дополняют друг друга. Наконец, берсерки зачастую выступают не только как одиночки-изгои, но и как элитный боевой отряд (спутники Хрольва Жердинки и телохранители Харальда Прекрасноволосого), так же, как и новгородцы в летописях (см. ниже).

В качестве косвенного аргумента здесь может служить происхождение значительного числа боярских семей Новгорода и Ладоги от скандинавских знатных родов.

И именно представители новгородской элиты составляли ударную часть новгородского войска. Кроме того, в конце X — начале XI в., времени становления древнерусских дружинных традиций, новгородцы выступают как сильная воинская корпорация, которая, с одной стороны, постоянно взаимодействовала с варягами, а иногда конкурировала и конфликтовала с ними.

В 980 году «словене» и варяги входят в одно войско князя Владимира Святославича. Затем князь Владимир в 997 г. ходил именно в Новгород «по верховьние вой», поскольку шла постоянная война с печенегами. Во время княжения Ярослава Владимировича, призвавшего в 1015 г. множество наемников-варягов, творивших «насилье новгородцем и женамъ ихъ», новгородцы «избиша варягы во дворе Поромони», в ответ Ярослав и его варяги иссекли новгородских «нарочитых мужей» (в Новгородской первой летописи — «вой славны тысящу», при этом здесь же есть уточнение, что часть новгородцев смогла вырваться и бежать из западни). Характерно, что во время урегулирования этого конфликта Ярослав обращается к новгородцам «люба моя дружина».

Вполне самостоятельной дружиной выступают новгородцы во главе с посадником Константином Добры-ничем, которые «расекоша лодье Ярославле», когда тот пытался бежать «за море» от Святополка и Болеслава. В 1021 г. новгородцы выигрывают с Ярославом битву против полоцкого князя Брячислава. В 1036 г. против печенегов опять Ярослав использует варягов и словен (которые затем при описании битвы вне городских стен названы новгородцами).

Кроме того, «Древнейшая правда», которую князь Ярослав дал новгородцам в качестве «награды» вместе с денежным вознаграждением за участие в войне со Свя-тополком, является «кодексом», регулирующим отношения внутри дружины. Именно такой воинский контингент, следовательно, и составляли новгородские мужи, которые ее получили.

В битве у Любеча в 1016 г. между войсками Ярослава и Святополка новгородцы демонстрируют исключительно «дружинный этос» поведения — они форсируют Днепр, объявив, что сами убьют любого, кто останется, отталкивают ладьи, отрезая путь к отступлению, ведут рукопашную схватку в темноте, повязав себе платки на голову в качестве опознавательных знаков. Наконец, замечу, что и в 1016, и в 1018, и в 1036 гг. новгородцы сражаются в одном войске с наемниками-варягами.

Таким образом, можно предполагать, что новгородцы обладали специфической воинской культурой, которая, естественно, была наиболее подвержена влиянию северных, скандинавских прежде всего, дружинных образцов и моделей поведения. Фразу ПВЛ о людях новгородцах «от рода варяжска»5 вполне можно понимать не только в узкогенеалогическом, но и в этнокультурном смысле, связанном в том числе и с преемственностью воинских традиций.

В таком случае новгородцы практически до XIII в. сохранили древний обряд своих предков, стимулом для сохранения этого обряда была «живая» устная традиция, повествующая о победах «пеших» новгородцев. Еще одним консервирующим фактором традиций реального и ритуального «пешего боя» была отдаленность новгородцев от кочевого мира степей, под влиянием и в противостоянии с которым оформилась к началу XII в. всадническая субкультура русских дружин.

БЛДР — Библиотека литературы Древней Руси

ДГ — Древнейшие государства Восточной Европы. Материалы и исследования. (До 1994 г. - Древнейшие государства на территории СССР.)

ПВЛ — Повесть временных лет /Подгот. текста, nep.t ст. и коммент. Д.С. Лихачева, М.Б. Свердлова; отв. ред. ВЛ. Адрианова-Перетц. 2-е изд., испр. и доп. СПб., 1996

ПСРЛ - Полное собрание русских летописей

ТОДРЛ — Труды отдела древнерусской литературы

НПЛ — Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов

HIV — Новгородская четвертая летопись

CI — Софийская первая летопись

НК — Новгородская Карамзинская летопись

Те. сб. — Тверской сборник

В археологии не часто удается связать какие-либо проявления материальной культуры с историческими событиями, известными по письменным источникам. Чаще всего в материальной культуре оставляют следы какие-либо катастрофические события (войны, осады городов и пр.). В этой связи масштабные походы Святослава оставили на территории Первого Болгарского царства целый ряд археологических свидетельств. В первую очередь к ним относятся находки на Нижнем Дунае предметов вооружения, связываемых с военной активностью русов Святослава (топоры, мечи). Однако удается выявить и материальные свидетельства «неоружейного» характера.

Комплекс скальных церквей Басараби, расположенный на Нижнем Дунае, в 15 км от г. Констанца, на территории современной Румынии, был открыт еще в 1957 г. Ориентировочно до последней трети X в. здесь располагались разработки камня, шедшего на сооружение каменного вала между Констанцей и Чернавода. Й. Барня считает, что каменоломня в Басараби перестала действовать при Иоанне Цимисхии или Василии II. После этого в образовавшихся пещерах появляется монастырь. Это комплекс, состоящий из церковных помещений и погребальных камер, расположенных в толще известкового холма на разных уровнях и соединенных между собой галереями и колодцами. Перекрывающие друг друга граффити и надписи на меловых стенах всего комплекса служат дополнительным основанием для периодизации жизни памятника. Спектр изображений и надписей чрезвычайно широк: это и тюркские руны, и разнообразные рисунки животных, людей, кириллические надписи и христианские символы. Высказывались предположения о печенежском и даже скандинавском происхождении некоторых надписей и знаков. Граффити-рисунки, по предположению Д. Овчарова, появляются здесь с середины X в. Среди граффити Басараби присутствует целый блок рунических надписей и отдельных знаков, определенно имеющих тюркское происхождение. В. Бешевлиев указал основное направление связей этого блока граффити, приведя убедительные аналогии с надписями и изображениями Хумаринского и Маяцкого городищ, сосудов для вина из Новочеркасского музея и др.