Захлебываясь болью, я стянул рубашку, скатал валиком и обернул вокруг живота, стянув рукава тугим узлом. Как мертвому припарка, рана все равно кровоточила, клетчатая ткань быстро набухла красным. Но хоть так. Я потерял слишком много крови, не стоит усугублять своим бездействием. Закончив с перевязкой, я бессильно откинулся на спину. Дыхание вырывалось с нездоровым свистом, нижнюю губу саднило. Я пощупал языком. Так и есть! Прокусил насквозь!

Бритоголовый следил за мной, злорадно посмеиваясь. Мои страдания будто исцеляли его, вливали силу в ослабевшее тело. То ли я уменьшился, то ли он стал больше? Мой убийца сжимал нож с такой силой, что сбитые костяшки белели. Откуда взялся нож? Был у него все время? Или он успел подобрать его, пока я был занят перевязкой? Я боялся смотреть на него и боялся упускать из виду. Магнетическая животная ненависть, льющаяся из пустых глаз, накрывала меня с головой, сплющивала, вминала в стену.

– Тебе страшно.

Посеревшие губы улыбнулись, между крепких зубов сочилась кровь.

– Мне нравится. Хочу, чтобы ты боялся меня. Я отрежу тебе башку, слышишь, гнида?! Буду пилить так медленно, как только смогу. Чтоб ты, падаль, каждый миллиметр прочувствовал. А может…

Он закашлялся, сплюнул на пол густым, красным. Не задумываясь, стер кровавую пену тыльной стороной ладони, размазывая по щеке.

– А может, вывезти тебя за город? Посадить в контейнер, у меня есть хороший контейнер, слышь, да?! И резать тебя каждый день, понемногу. Пальцы, уши, язык, хрен… Посмотреть, сколько ты продержишься, пожирая сам себя…

Бледное лицо качнулось вперед, крепкая шея вытянулась, набухла жилами.

– Смотри на меня, сука! – Розоватые брызги вылетали из его рта вместе с пульсирующим яростью криком. – Смотри! Мне! В глаза!

Внутренне сжимаясь от ужаса, я все же сделал то, что он приказывал. Не смог, не посмел ослушаться. Должен, должен перебороть страх, или подохну здесь, как баран, с перерезанным горлом, или того хуже… этот парень сумеет сделать хуже, я верю, он не блефует.

Бритоголовый затрясся всем телом, заперхал, разбрызгивая кровавую слюну. Я не сразу понял, что он смеется. По-настоящему смеется, до слез, влажно блестящих в уголках глаз. Отсмеявшись, он с чувством хлопнул себя по колену.

– А ты сейчас, наверное, подыхаешь и думаешь – а меня-то за что?! А?! Так думаешь, да? Тааак! Все вы, падлы, так думаете…

Бритая голова склонилась к плечу. Подушечка большого пальца прошлась по лезвию, и то издало еле слышный звон.

– Я тебе так скажу: даже святых есть за что…

Выспаться мне не дали. Трижды я подпрыгивал от трелей домофона, покуда не догадался отключить звук. Ближе к обеду начались звонки в дверь. Стараясь не скрипеть рассохшимися досками, я подкрадывался к глазку и тихонько сдвигал шторку.

Каждый раз там стоял один и тот же парень, белобрысый, щекастый, лет двадцати пяти, с фигурой деревенского увальня. Синий сантехнический комбинезон с серыми вставками был ему явно маловат, и парень, одной рукой держа чемоданчик с инструментами, другой оттягивал ткань в промежности. Потерзав мой звонок, он вынимал из кармана лист бумаги, бегло сверялся с ним и ставил закорючку.

Вычисляют мою квартиру, холодея от ужаса, догадался я. Чешут мелким гребнем, отсеивают лишних. Настырные, гады… Я привалился к стене, стараясь дышать глубоко и ровно, но паника уже кружила надо мной, готовая спикировать в любой момент. Еще немного, и я начну совершать глупости. Захотелось немедленно выйти, если не из дома, то хотя бы из квартиры! Но единственный выход сторожила маленькая сплоченная стая двуногих хищников. Стены сжимались, учащалось дыхание, реальность плыла, и к вечеру я не выдержал.

Щелкнул замок, металлическая дверь тяжело поехала в сторону. Я шагнул на площадку, воровато оглядываясь. Сгорбившись, прокрался вперед, к перилам. Тусклой гнилушкой тлела лампа на сорок ватт, но даже этот мертвый свет больно резал привыкшие к полумраку глаза. Только поэтому я заметил его не сразу.

Пролетом ниже тот самый липовый сантехник смотрел на меня, от изумления отвесив челюсть. Между тяжелых ботинок чемодан с инструментами, в руках бланк заказа, исчерканный пометками, незажженная сигарета прилипла к нижней губе – с виду самый обычный парень, может, и в самом деле работает где-нибудь в ЖЭУ.

Стоило мне ступить на лестницу, и парня как ветром сдуло. Застучали по ступеням грубые подошвы, пискнул домофон. Я остался в подъезде один, с брошенным чемоданом. Лениво планировал между пролетами оброненный бланк. Домофон пискнул снова, и вот уже те же самые подошвы, только помноженные на три, бегут наверх. Ко мне бегут!

Я метнулся обратно, в мой дом, мою крепость, дрожащими руками защелкнул оба замка, набросил бесполезную цепочку и прильнул к глазку. Меня трясло, колени плясали от слабости. Все, что я мог сделать, – это шептать про себя: хоть бы они пробежали мимо! Хоть бы они пробежали мимо! Может, там целая бригада сантехников?! Может, срочный вызов у них?! Хоть бы они пробежали…

Шаги остановились напротив моей двери. Два зловещих силуэта надвинулись, заслоняя обзор, третий проворно выкрутил лампочку. В дверь требовательно забарабанили, и я бессильно сполз на пол.

Видимость приличия сохранялась недолго. До вечера они отирались на площадке, общались с соседями, курили, освещая черноту капюшонов тревожным алым светом. Я видел все… ну, почти все… не выдержав напряжения, я иногда убегал в свою комнату, нервно мерил ковер шагами, но тут же возвращался обратно. Наблюдать за угрюмыми фигурами было страшно. Но не видеть их, не знать, что они делают прямо сейчас, было стократ страшнее!

Они выждали вечер. И ночь. На рассвете они пошли на штурм…

– …куртка серая, спортивная, джинсы рваные…

Я с трудом улавливал смысл. Голос тусклый, глухой, точно придушенный подушкой. Это мой убийца еле говорит, или я еле слышу? Точнее говоря, кто из нас двоих теряет силы?

– А? – глупо переспросил я.

– …под ноль, уши поломаны… это после борьбы… нос еще… нос поломан, это на боксе уже, – монотонно бубнил он. – В ухе серьга… Ну?

Я так и не понял, повторяет он или продолжает. Вернулась резкость, боль в разбитом теле отошла на второй план. Зато ожесточенно зачесалась правая ладонь. Говорят, к деньгам.

– Че молчишь, гнида?! – пролаял бритоголовый. – Вспомнил его?!

Острозубая ухмылка растянулась во весь рот. Щетина на впалых щеках встопорщилась колючками. Вот оно… Вспомнил его? Вспомнил. Странно, но я действительно вспомнил. Сложил целостный портрет из сумбурного описания.

Вновь зачесалась ладонь. Я машинально потер ее о карман и зашипел от боли. Скрипя зубами, поднес ладонь к лицу. В центре угла, созданного линиями жизни и ума, в коросте свернувшейся крови запеклось гнутое колечко с шариком. Неброское украшение из уха лежащего напротив меня человека.

– Из одной пары. – Он кивнул, осторожно касаясь разодранной мочки. – Одна у меня, вторая…