Она устала. Жизнь тускла, впереди пустота. Ночные бдения в любимом кабинете. Ямщик, не гони лошадей, мне некуда больше спешить, мне некого больше любить…

Каждому свое. Хотя, если подумать, не худший вариант. Она любит цифры. Она, можно сказать, финансовый гений. Вот так. Каждому свое, и не вздумайте сорваться с поводка! Не получится. Да и нужно ли?

И теплая мелкая мстительная радость в душе из-за Женьки – последнее слово осталось за ней. Освободилась, дура. Послала. Теперь не нужно лезть из шкуры, чтобы соответствовать. Не по Сеньке колпак… или как там полагается? Шляпа? Шляпа – это она, Юнона. Юнона в шляпе.

Большое искусство – знать свое место.

И не нужно больше врать, что читала эту муру. И закатывать глаза в восторге. Юнона невольно рассмеялась. Свобода! Свобода и одиночество.

Мелькнула было мысль позвонить ему и рассказать про Марту, но Юнона эту мысль уничтожила в зародыше. Это теперь не ее проблема. Разбирайтесь сами…

К вечеру снег повалил обильно. Машина буксовала. Ворота кладбища едва угадывались. Евгений бросил машину у ворот и вошел через боковую калитку, которая была не заперта. И пошел по главной аллее, уворачиваясь от ветра, а потом полез по сугробам. Перчатки он забыл в машине и теперь держал руки в карманах. Он двигался целеустремленно, напоминая автомат, ничего не видя из-за ослепляющего снега. Предвкушал, как потом… после разговора и покаяния, пустой и легкий, он доберется до дома, запрет за собой дверь и останется один. Зажжет все светильники и поставит близкого по духу Шопена – так же высокомерен, вселенски одинок, над толпой…

Завыла не то собака, не то волк. Короткий взлай-взвой с истеричными нотками. Евгений вздрогнул и остановился, прислушался. Кладбище было сравнительно новое, за городом, у леса. «Дурацкая затея… не нужно было к ночи», – мелькнула мысль. Завтра тоже день. Но он человек традиции, была традиция именно сегодня, шестого января, в ее день рождения. Она будет ждать.

Он лукавил. Не только традиция. Была еще… Юнона… Тяжесть на совести, Юнона. И вдруг свобода! Как его угораздило… от тоски, от одиночества… все мы стадные животные. Не его женщина, он пытался прекратить их отношения, но… «Как Колобок», вдруг подумал, от Лолы укатился, а от Юноны не укатишься. Юнона… страшная женщина, из тех, что ломают хребет… любителям Шопена. Разве он не понимает? Понимает. Леди-деньги. И вдруг она позвонила и сказала… О господи! Свобода. Вернее, она ничего такого не сказала, но он понял! Понял, что все! Финита. И какая разница, что послужило причиной… Ему все равно! Свобода.

Евгений был высокомерен, малодушен и нерешителен. Антураж играл свиту короля, а король был слабый. Леди-деньги вдруг позвонила и сказала… И мгновенно воссияли свет и радость. Лишь бы не передумала. И по традиции он шел к Марте… сказать, что он… что они по-прежнему вместе. Повиниться, склонить непутевую голову, получить прощение. Припасть.

Вой повторился ближе и, кажется, сзади. Евгений резко обернулся, всматриваясь в мельтешащий снег. Кругом закипало невообразимое – крутился снежный смерч и толкал в спину. И вой! Евгений вспомнил, что бездомные собаки нападают на людей, что-то такое он где-то читал. Вой раздался снова, завыли совсем близко, в несколько глоток, явственно, протяжно, угрожающе. Евгению померещился стягивающийся круг тварей с задранными к небу оскаленными мордами, и он тяжело побежал, как ему казалось, назад к воротам. Бежать было трудно, он ослеп, задохнулся и упал на колени. И тогда закричал. Крик его был слаб и немощен. Он почувствовал, как его толк-нули в плечо, отшатнулся и попытался встать, опираясь на руки. Его снова толкнули, мелькнула крупная лобастая голова. Он видел, как подтягиваются из пелены бесшумные серые тени.

«Безумие… безумие… нелепость… да что же это…» – бормотал Евгений. Он взмахнул рукой, отгоняя зверя, и тот, зарычав, вцепился в рукав дубленки. Евгений увидел длинные желтые резцы, почувствовал горячее нечистое дыхание на своем лице и потерял сознание…

Сквозь обморок он слышал выстрел, громкий визг, крики и отборный сочный мат, показавшийся ему музыкой. Его схватили за грудки и оторвали от земли.

– Живой? – рявкнули басом и дохнули густым перегаром.

– Живой, – хотел сказать Евгений, но голос ему не повиновался. Ноги тоже ему не повиновались, и он ухватился за здоровенного мужчину в распахнутом тулупе.

– Стоять можешь? – спросил мужчина. – Думал, не успею! Аж дух вышибло, так бег! Здоровый, зараза! – Он пнул валенком тушу зверя.

– Это волк? – пролепетал Евгений.

– А кто его… темно ж. Может, и волк. Или собака. Тут собак полно, одичали, жрут друг друга. Зимой жрать нечего, сам понимаешь. Они и жрут. Считай, повезло! А вы чего тут ночью? Дня мало?

– Как-то так… – промямлил Евгений. Ему показалось глупым рассказывать этому человеку о традиции.

– Приспичило?

– Ну… да.

– Бывает. Пошли!

– Куда?

– Ко мне! Чайку примем за спасение, отойдешь, баба твоя там сама не своя.

– Кто? – не понял Евгений.

– Кто? – повторил мужчина. – Женка твоя… или кто она тебе. Прибежала… Дверь стукнула, я аж вскинулся – неужто не запер? Тут ухо надо востро держать. Вбегает и кричит, там волки напали! Скорее! Я за ствол и ходу!

– Женщина?

– Ну. Я и побег. Успел, слава богу.

– Но я… право… – пробормотал Евгений, присматриваясь к мужчине, думая, что классический делириум тременс[4]налицо. Но… почему женщина? Опытные люди утверждают – зеленые черти, а не женщина.

– Идешь? Там разберемся. Ух и накатим сейчас! За спасение! Тут чаще за упокой, а мы за спасение. Во как привалило, живую душу спасти. За свои грехи рассчитался, какие ни есть, все разом!

И Евгений потащился следом за спасителем, щупая прокушенный рукав, прикидывая, а не придется ли теперь вкатывать сыворотку от бешенства.

В сторожке было тесно и очень жарко. В буржуйке ярко полыхали сосновые дрова. Пахло смолой.

– А где ж… баба? – удивился мужчина. Он шагнул за занавеску, пошуршал там, вышел с растерянным видом. – Ушла? – Он озадаченно уставился на Евгения. – Может, в машине?

Евгений позвенел ключами от машины.

– Чудеса, да и только! – сказал мужчина. – Садись!

Лепет Евгения, что он за рулем, хозяин в расчет не принял. Сказал коротко:

– Утром и поедешь! А сейчас стресс снимем. Не-е-е, ты мне теперь вроде как крестник, я тебя просто так не выпущу. Знаешь, как здесь одному… я, правда, привык, а поначалу – не приведи господь!

– Так куда ж она делась? – пригорюнился он после третьего стакана, свесил голову, подперся рукой. – Прибежала, как ангел, вся белая, волос рыжий, глаза такие… как огнем полыхают синим… кричит: там человека убивают!