Не сорваться на бег.

Удержаться. Преодолеть неподобающее желание обнять ее.

Поцеловать.

Подобной вольности не простят, да и… граница установлена, устоялась. К чему нарушать ее?

– Мастер, – она шла навстречу, нимало не заботясь о том, что вновь бросает вызов обществу, – я так соскучилась по вам, мастер…

Не цикламены – лаванда.

Шляпка-таблетка. Вуаль, которая обрывается у линии губ. И черная мушка на сетке. Мягкий подбородок. И золотистый шелк шарфа складками. Аккуратный воротничок жакета полувоенной формы. Узкие перчатки единственным темным пятном. Лэрдис из рода Титанидов сияла золотом.

…янтарем.

– Я подумала, что, быть может, ты не станешь возражать против этой встречи. – Она протягивает лаванду, которую Брокк берет машинально.

И отступает.

– Ты изменился. – Лэрдис улыбается. Она не делает попытки остановить его, но поворачивается, берет под руку, и снова он теряется, не зная, как себя вести. – По-прежнему слишком хорошо воспитан…

В ее ушах – янтарные серьги. И жакет отделан солнечным камнем.

– Прости, но мне не кажется, что это прилично.

– Тебя все еще волнуют приличия? – Лэрдис смеется и, обернувшись, машет репортерам рукой.

…что о ней подумают?

И о нем?

Чего ради? Скандала, который неизбежен? Славы?

Прихоти?

Спросить? Но не ответит, засмеется только. Глупо как получилось… и ведь подумают, конечно, подумают. Вспомнят тот давний неудачный роман, переврут, перепишут наново, смешав выдумку с правдой. Щедро приправят домыслами.

– Прости, – Брокк убрал ее руку со своей, – но меня ждет жена.

Лэрдис не услышала. Она вновь оглянулась, остановив взгляд на дирижабле.

– Красивое название… как ты догадался, что я люблю янтарь?

Кэри хотелось убить мужа.

И эту отвратительную женщину, которая держалась так, словно бы Брокк был ее собственностью. А он, кажется, не имел ничего против.

Улыбался.

Говорил что-то…

И она смеялась, запрокидывая голову, и шелковый шарф сползал, обнажая белую мягкую шею.

Противно.

– Лэрдис вновь взялась за старое, – раздалось над ухом, и Кэри обернулась.

Военный.

Из высших. Немолод, но и не сказать, чтобы стар. Статен. Широкоплеч. И по-своему привлекателен. Черты лица прямые, резковатые, но в целом приятные. Светлые, наполовину седые волосы собраны в хвост. Но это – единственная вольность, которую он себе позволил.

– Мы с вами не были представлены друг другу. – Военный поклонился: – Хальгрим из рода Черного Титана.

– Кэри.

Кем ему приходится Лэрдис? И Хальгрим ответил, пусть бы Кэри и не задала этот вопрос вслух:

– Кузина. И жена.

Жена? Женщина, которая, презрев все писаные и неписаные правила, ступила на красную дорожку? И на глазах у всех обняла Брокка? Буквально повисла на нем?

– И вы…

– Боюсь, отчасти виноват в том, что Лэрдис такая. – Военный подал руку. – Здесь очень ветрено. Вы позволите?

Кэри бросила взгляд на мужа, который, склонившись к Лэрдис, что-то ей говорил. Позволит. Иначе она сделает что-то, за что будет стыдно.

Разревется, к примеру.

Или вцепится этой твари в волосы.

Какое недостойное леди желание, но главное, что выполнимое… Она заставила себя выдохнуть. И приняла руку Хальгрима. В конце концов, ее собственный муж настолько занят, что, вероятно, и вовсе не заметит отсутствия Кэри.

Ушла она недалеко, к разноцветным палаткам, разбитым прямо на поле. И ветер скользил по матерчатым крышам, пробовал на прочность стены. Палатки вздрагивали, натягивали до предела веревки, словно собираясь взлететь. Но колышки, вбитые в землю, удерживали их на привязи.

– Вы ведь не откажетесь от горячего шоколада? – Хальгрим позволил себе коснуться края шляпки. – Полагаю, вы замерзли не меньше моего.

– Не откажусь.

И да, замерзла. День был зимним, стылым. И ветер метался по полю, скользил под ногами белой поземкой, а к полудню выползло солнце, но теплее не стало.

…а ведь до зимы еще почти месяц.

– Прошу вас. – Хальгрим подал высокий стакан, обернутый мягкой тканью. – Насколько я знаю, шоколад обладает удивительным свойством поднимать женщинам настроение.

– Зачем вы…

– Чувствую свою вину.

– Передо мной?

– Перед вами, перед вашим мужем, который, сколь мне известно, вовсе не глуп. Однажды он уже обжегся, и этого, полагаю, хватило…

…о да, хватило, ровно настолько, чтобы держаться подальше от Кэри, хотя она-то ничего ему не сделала! Брокк же упорно не позволял ей приблизиться, но стоило появиться Лэрдис, и…

Кэри раздраженно глотнула шоколад и закашлялась, до того горячим был напиток.

– Осторожней. – Хальгрим подал платок. – Не спешите. А Лэрдис… не всегда была такой.

– Зачем она… – Кажется, сегодня день недоговоренностей, но Кэри очень сложно подобрать правильные слова.

– Мстит.

– Кому?

– В основном мне. Но и всему миру заодно тоже.

– Но почему?

– Потому что я ее не люблю и не ревную. Это сложно объяснить, милая девочка, но я попробую. – Хальгрим повел Кэри к тенту, под которым располагались плетеные кресла. – Боюсь, теперь Лэрдис не вызывает у меня ничего, кроме досады…

Издалека доносились рваные звуки марша. Оркестр старательно играл, мешая лавочникам, старавшимся перекричать его.

Праздник.

Почти ярмарка. С неизменным кукольным театром, за грязными занавесями которого скрывается нетрезвый кукольник. Куклы, надетые на руки его, кланяются, корчатся, доигрывая нехитрую пьесу. И тощий паренек в чужом, непомерно огромном пиджаке обходит редких зрителей с протянутой рукой.

В шляпу падают монеты, и паренек кланяется.

Лоточница придирчиво разглядывает оставшийся товар… и в стеклянную банку кладет новую порцию леденцов на палочке. Она ступает неторопливо, и лоток покачивается. Позвякивают в банке засахаренные орехи и перекатываются обернутые в золотую фольгу каштаны.

Ряженая гадалка порывается предсказывать судьбу… акробат в драном трико выплясывает на канате, и зазывала предлагает сбить танцора набитыми песком мячами. Желающих находится много.

Шумно.

Весело. И это веселье делает обиду горше. И Кэри запивает ее шоколадом, который уже остыл.