Крутые хотели попасть в Германию, но к ним уж очень пристально отнеслись на таможне. Пришлось компании ретироваться. Поймали их в Минске, прямо в гостинице. Пришел милицейский наряд, надел всем наручники. Корефаны и переглянуться не успели, как оказались в спецвагоне, увозившем их в родной город.

Как узнали, кто указал и выдал? Все терялись в догадках и с подозрением смотрели друг на друга. Никто не мог предположить, что причиной случившегося стал именно Влас. Единственный, кто, устав от бесконечного бродяжничества, позвонил Наташке прямо из холла, сказал, что любит и скучает. Проговорился, что теперь они в Минске, уже неделю живут в гостинице «Беларусь», а через несколько дней собираются в Ленинград. Эта поездка так и не состоялась. Наташка позаботилась, ускорила встречу. Несмотря на предыдущий разговор с отцом Власа, позвонила ему и сказала, где теперь находится его сын. Дальше все завертелось со скоростью света.

Когда теплую компанию доставили в следственный изолятор родного города, внутренняя охрана поприветствовала первой: всех взяла на сапоги. Влас тогда впервые узнал, какой мучительно нестерпимой бывает боль. Его не щадили, как и других. Бросили в камеру кровавым комком. Он две недели не мог встать на ноги. Кенты, очухавшиеся раньше, поняли, по чьей вине загремели сюда. Влас в бреду проговорился и стал врагом для всех.

Через месяц состоялся суд. Кентов приговорили к разным срокам. Власу дали десять лет. Учитывая молодость и первую судимость, отправили в зону с общим режимом.

Нет, отец не был на суде, лишь состарившаяся, поседевшая мать сидела рядом с родственниками кентов, чужая всем. Она лишь несколько раз взглянула на сына и, уходя, спросила:

— Чего же тебе не хватало?

— Ты была родительницей, а мне нужна мать, — ответил, чуть не плача.

Вспомнил Влас не ко времени, как выкинула она во двор щенка, которого принес себе в друзья. Ему покупали дорогие вещи и технику, но собаку не разрешили.

— Она гадит. У нее блохи. Зачем в доме грязь? Заведи себе цветы или рыбок, — предложили ему.

— Щенок теплый. Его погладить хочется. С ним можно дружить.

— А со мной?

— Ты старая и всегда занята, — невольно обидел ее.

— Друзья не должны доставлять столько забот. Я старая, но за мной убирать не надо. Щенок скоро надоел бы. Ты не способен его вырастить, потому что сам избалован. И этот рос бы таким же. А двое детей для нас многовато.

Влас два года кормил ту собачонку, прижившуюся во дворе. Потом она ушла за детьми, устала ждать, когда родители Власа согласятся взять ее в дом. Да и сам мальчишка не верил в это. Потом он принес ежа, но и его не потерпели. Отец наступил на него ночью, а утром, пока сын спал, завез Егорку в городской парк. Ему предлагали попугаев, но Влас отказался. Ведь друзей невозможно навязать. Их выбирает всяк сам для себя. Навязанная дружба всегда в обузу и никогда не приносит радости.

Чего не хватало? Тепла… С самого детства имея все, оставался одиноким всюду. В школе одноклассники держались в стороне от него. Во дворе никто с ним не играл! Считали, что от дружбы с Власом ничего, кроме неприятностей, не получат. Однажды он попытался сдружиться с пацанами другой улицы, но мать, увидев, с кем он играет в футбол, истерику закатила. «Они все курят с первого класса и матерятся. Их родители выпивают, и двое были судимы. Что хорошего почерпнешь? Немедля забудь их», — потребовала зло.

Влас перестал приходить к тем ребятам. Они не тосковали без него. Вскоре забыли, потом, закончив училища, техникумы, ушли служить в армию. Ни об одном не слышал плохого слова. Их выпивающие родители не без причин гордились своими сыновьями. Никого из них не выбросили из дома, не опозорили. Каждого ожидали в семье.

Влас с обидой вспомнил отца. Тот даже на суд не пришел, постыдился, а может, и впрямь отказался от сына навсегда.

«Ну и ладно. Сам прокантуюсь!» — подумал не без горечи. В далекой холодной зоне не ожидал писем ни от кого.

Там, под Архангельском, Влас попал в воровской барак. Думал, примут его с почетом и уважением, ведь банк помог ощипать, по просчитался. Слух о нем опередил прибытие, и встретили его настороженно.

— Это ты, вшивая телипатя, кентов сдал ментам? — процедил сквозь гнилые зубы паскудно визгливый мужик и высморкался на брюки Власу.

Парень не стерпел, назвал зэка козлом, тот въехал в ухо. Влас взвился и сшиб с ног гнилого мужика. На помощь тому все воры бросились. Охрана молча наблюдала, как воспитывают свежака. А Власу вломили, не скупясь. Уж кто только не приложил свою лапу, даже шестерки не остались в стороне и сорвали на новичке свой кайф. Тот уж и не мечтал вырваться живым из лап этой своры, как вдруг услышал над головой: «Кого припутали, падлы? За что мокрите?» Это был пахан фартового барака. Он отлучался ненадолго. Узнав о Власе, сказал, тяжело роняя слова: «Хмыря оставьте в покое. Сам с ним разберусь».

Уже на следующий день шестерки приволокли Власа к шконке пахана. Тот оглядел парня не без усмешки, велел самому колоться, как загремел в зону. Выслушав, спросил, кто из следователей вел его дело.

— Михаил Смирнов?! Понятно! — крутнул лохматой головой, поморщился и продолжил: — От него не смыться. Он, шмоная вас по всем пределам, многих загреб под запретку. Звонил ты иль нет, от него не слинять. Достал бы всех. Я эту паскуду знаю давно! Лягавая собака! Мусоряга недобитая! Сколько мы на него выходили, чтоб замочить, все с клешней выскользал, как дерьмо меж пальцев! Мы на него, а он на нас охотился. И перевес в его сторону. Фартило гаду! Вот и меня в третий раз замел. А кто для него ты? Гнида! — Оглядел Власа насмешливо и сказал напоследок: — Канай покуда с нами. Время имеешь. До воли из тебя слепят кенты что надо. Слушай их. Иначе на свободе с голодухи откинешься.

Теперь Влас работал на лесозаготовках. Ему поручили ошкуривать бревна. Парень с утра и до темна снимал кору и сучья с громадных деревьев, не выпуская из рук топор долгими часами. Он работал на холоде, согнувшись, разгибался лишь на короткий обед и на шабаш, когда из-за сумерек не отличал, где сучья, а где топор. Вернувшись в барак, сразу попадал в окружение воров. Те уже втянулись в работу и не валились от усталости. Именно они рассказали Власу, что пахать на лесозаготовках стали не так давно. Пришлось внести поправки в фартовый закон. Ведь раньше воры в зонах не вкалывали, а потому им перестали давать жратву. Много кентов из-за того откинулось. Чтоб не терять остальных, пошли на уступки администрациям зон.

Влас слушал фартовых не без интереса. От них узнал многое.

— Вот выйдешь на волю, чем займешься?

— А хрен меня знает! Ума не приложу, куда податься, — отвечал честно.

— Нет иного пути, кроме фартового! К тому готовься. На воле ты никому не нужен сам по себе, а в «малине» лишних не бывает! Врубился? Ты что умеешь-то, колись, — спрашивали его. — С колесами кентуешься?

Влас не понял.

— Машину водить умеешь?