* * *

— А теперь я сверху, — сказал Себ чуть погодя, и мы перекатились.

Мелькнула смутная мысль: «Наверное, нужно остановить его…» Я принялась извиваться, пытаясь столкнуть парня с себя. Сейчас уже я помню только теплоту деревянной палубы, ударившейся в спину, когда он держал меня, и звук мужского дыхания возле уха.

К Дому у реки я подходила в сильном волнении. А вдруг Джез уже проснулся и ушел, прежде чем я успела как следует попрощаться? Зря, зря я оставила его одного! Крепко сжала в кармане мамин флуразепам, потерла большим пальцем пузырьки на упаковке из фольги. Поднялась на крыльцо, затем по пологим ступеням к площадке перед музыкальной комнатой. Из узких окон вверху лился свет. Я повернула ручку двери и толкнула ее, едва осмеливаясь надеяться.

Здесь. Еще сонный. Но глаза открыты. Иду прямо к нему. Сажусь на кровать:

— Ты отключился.

— Что?

— Вечером. Чуть перебрал вина.

Смотрю на мальчика сверху вниз. Принц, восставший от столетнего сна. Силится поднять голову, хмурится… Сдается.

— Все в порядке. Ты в Доме у реки. Вспомнил?

— О боже!

— Да не волнуйся так! Все иногда напиваются, поверь. Даже лучшие из нас.

— Который час? У меня поезд в десять тридцать.

— Ох, уже намного позже половины одиннадцатого! Но ведь поездов еще полно. Можем предупредить кого надо.

— Мне так плохо… — Он поднимается на локте, щурится на свет.

— Нá, попей.

Беру с прикроватного столика стакан и подношу к его губам. Наблюдаю, как они увлажняются, когда парень делает глоток. Бусинка влаги, приставшая к волоску мальчишеской щетины на верхней губе, серебрится секунду, и Джез смахивает ее языком.

— Господи! Что за дрянь мы пили вчера?

Голос еще незрелый, хотя давно ломается, и от этого по-мальчишески звенит. Юноша закрывает глаза и опускает голову на подушку.

— Погоди, скоро полегчает. Через полчасика принесу тебе рогалики и кофе. Можешь принять душ. Там, — указываю подбородком в сторону смежной ванной комнаты. — Какой любишь кофе?

Он снова открывает глаза. Лицо помято, но кожа — шелк. Полные губы. Как у Мика Джаггера. Когда-нибудь у этого мальчика будут такие же складочки между носом и губой, как у рок-певцов. У Себа они тоже были бы.

— Крепкий. Немного молока. Две ложки сахара.

Сердце замирает от радости. Просто стояла бы и смотрела на Джеза, но не хочу волновать его.

— Пойду приготовлю завтрак.

— Забыл отправить эсэмэску Алисии. Или маме позвонить… — говорит он, когда я уже у двери.

Я рада, что его мобильный остался в кармане кожаной куртки в кухне на спинке стула.

— Всему свое время. Сначала приди в себя.

Закрываю за собой дверь и несколько секунд стою, пока в душе не начинает шелестеть вода.

В кухне не размышляю ни секунды. Достаю мобильник Джеза, пересекаю внутренний двор, прохожу через дверь в стене и шагаю по тропинке к реке. К счастью, начинается прилив: ни клочка отмели, лишь темно-каштановая вода плещет о стену. Облокачиваюсь на нее, смотрю, как баржи легонько толкаются бортами. За спиной мимо проходит группка туристов. Жду, пока они не исчезнут, и роняю телефон в глубины.

* * *

Возвращаюсь к Джезу с кофе и рогаликами. Он стоит в джинсах, но без рубашки и вытирает полотенцем волосы. Пахнет лемонграссовым мылом — я держу такое в душевой. Парень из-под полотенца оглядывает завтрак на подносе: кофе, приготовленный в итальянской штуковине (пользуюсь ею, когда варю этот напиток для ценителей), тост из домашнего хлеба, рогалики и мой мармелад на блюдце.

— Садись. Тебе надо подкрепиться, — командую.

Джез с размаху плюхается на кровать. Плечи широкие, но кости пока тонкие. Ему еще долго набираться сил. На животе у парня пролегла тоненькая складочка.

Переламывает рогалик, отправляет в рот здоровенный кусок. Откидывается спиной на подушки и, причмокивая, пьет кофе. Через секунду приканчивает рогалик, набив полный рот. В комнате тепло: солнце льется из высоких окон на стены, заставленные книгами на стеллажах. Приятно. Нет, даже лучше — восхитительно. Я помогла ему выйти из неловкого положения:

— А знаешь, тебе не обязательно уходить. Я сегодня свободна. Оставайся, пожалуйста. Поиграй на гитаре, расслабься, а я закажу билет на «Евростар» попозже.

Джез смотрит на меня снизу вверх, будто взвешивая варианты:

— Я и вправду сейчас… не очень готов к поездке. Точно не помешаю?

— Вовсе нет, — улыбаюсь я.

— Алисия разозлится на меня за вчерашнее кидалово. Да и маме надо бы сообщить, где я. Обещал ей сегодня вернуться.

— Какой ты внимательный! — снова улыбаюсь.

И вправду удивительно. Когда Кит была в его возрасте, приходилось умолять девчонку сообщать, где она, но и то не действовало. Всякий раз, когда я пыталась дозвониться дочери, у нее или мобильный был выключен, или батарея садилась. А когда я сетовала на то, что она не связалась со мной, Кит отвечала, что «на телефоне закончились деньги».

— Схожу за трубкой, — говорит Джез.

Останавливать его поздно, да и пугать не хочу. Выбора нет. Наблюдаю, как мальчик выходит и спускается по лестнице. Вместо того чтобы завоевать его доверие, я очень рискую. Ничто не помешает ему вот сейчас выйти из дома и покинуть меня навсегда. Приказываю себе воспринимать это как своеобразный тест на доверие. Надо убедиться, что парень так же сильно хочет быть здесь, как я желаю, чтобы он остался. Эти минуты мучительны. Не могу пошевелиться. Жадно ловлю каждый звук снизу — мальчик ищет свой телефон. Если Джез вдруг пойдет к двери кухни, чтобы уйти не прощаясь, — побегу вниз, попрошу его сначала помочь передвинуть кое-какую мебель, и внимательный юноша не откажет. Я не могу его потерять. Прислоняюсь к двери, внезапно скованная очередным воспоминанием. Еще об одном отъезде. Мы стояли в гараже. Пахло бензином, маслом и мужским потом. Кто-то затолкал чемодан в багажник. Вижу каждую черточку лица Себа — будто он сейчас рядом. Самодовольная ухмылка. Так хорошо знакомый мне взгляд: презрение к власти, замаскированное под чопорный шарм.

— Пора, Себ. Садись в машину.

Он смеялся над моей яростью, забираясь на пассажирское сиденье. Затем посмотрел, пожал плечами: мол, не поехал бы, но так надо.

— Нет, это неправильно! Не уезжай! Не позволяй им победить!

Глухо хлопают дверцы машины. Я хватаю ручку, но дверца уже закрыта. Себ застегивает ремень безопасности. Когда любимый после взглянул на меня, он уже покорялся и даже — хоть я и в мыслях не смогла бы допустить этого — переживал, предвкушая предстоящее.

— Себ, нет! Не сдавайся!

— Бог ты мой! Успокойте ее! А то поранит себя или кого другого. Держите девчонку! Всё, поехали.