Я знала, крики и удары по машине не помогут, но другие способы противостоять закончились. Чья-то рука схватила меня, оттащила от авто. Двигатель зарычал — и они быстро выехали из гаража задом. Себ смотрел только вперед, в будущее, словно забыл обо мне уже в то же мгновение, когда машина рванула с места. Терзал не столько сам факт его отъезда, сколько ужасное чувство: если бы я вела себя иначе, не демонстрировала отчаяние, этого бы не произошло.

Шаги на лестнице. Меня накрывает теплый прилив облегчения и благодарности. Джез возвращается. Он хочет этого. Вхожу в комнату. Замечаю ключ в замке изнутри. Опускаю его в карман. Надо слегка прибраться. Проверяю, достаточно ли в ванной мыла, туалетной бумаги, есть ли чистое полотенце. Замечаю несколько одноразовых лезвий «Bic», оставленных много лет назад каким-то гостем, и выкладываю их на полочку: пусть мальчик знает, что может запросто воспользоваться ими. Джез входит в комнату, садится на кровать, и я едва удерживаюсь от объятий в благодарность за то, что он не ушел.

— Телефона нет. Странно… Точно помню, что вчера был. Надеюсь, его не слямзили.

— Хочешь, дам тебе свой?

— Я не помню номера Алисии, он был в трубке.

Так я и знала.

— Но если вы не против, позвоню с вашего маме.

— Кто-то еще знает номер Алисии?

— Может, Барни…

— Тогда позвоню Хелен. Она может связаться с кем угодно. И с твоей мамой тоже.

— Круто! — Мальчик улыбается мне, и его зубы сверкают белизной, а глаза — теплым коричневым цветом каштанов.

— Я тебе уже говорила вчера вечером: можешь включать всю эту аппаратуру, если хочешь. Тут штуковина для записи, там три гитары. Попробуй на двенадцатиструнной.

— Двенадцатиструнка! Я как раз учусь играть на такой.

— А вон усилитель для электрогитар. — Я описала рукой полукруг, демонстрируя арсенал отличного оборудования.

Грег не один год собирал аппаратуру и инструменты, подпитывая несбывшуюся мечту стать гитаристом, пока взбирался все выше и выше по карьерной лестнице в медицине. У него хватало денег на новейшие музыкальные гаджеты, но не хватало времени, чтобы играть. Мой муж даже звукоизолировал комнату — я попросила. Для Джеза, молодого талантливого гитариста, это было похоже на рай.

— Если хочешь, я сделаю пару звонков людям, о которых говорила. И, кто знает, может, с тобой заключат контракт.

— Да ладно! Жаль, этого не слышат Барни и Тео!

Улыбаюсь. Я нужна Джезу, как нужна была Себу, хотя он никогда не признавался в этом.

— А как вы думаете, когда они смогут нарисоваться?

— Кто?

— Ну, эти… люди. Они кто? Импресарио?

— Один — оперный певец. Но он знает всех и каждого в шоу-бизнесе. Даже парочку менеджеров рок-групп. Предоставь это мне.

— Клево! — ухмыляется парень. — А кстати, где ваш муженек?

— Грег? На работе.

— Он, наверное, классно играет.

— Ну да… Это отдельная история. В последнее время ему не до музыки.

— Но… Неужели все это вот так просто стоит без дела?

— Ну, вообще-то, есть еще Кит. Но она сейчас в универе.

— А, да, Кит… Она училась в одном классе с Тео, до того как мы переехали в Париж.

— Верно.

Джез встает, подходит к усилителю, трогает какую-то ручку. Поворачивается:

— Значит, вы тут одна?

Я медлю с ответом.

— Сейчас — да. Не люблю надолго уходить из дому. Хоть Грег частенько и просит составить компанию.

— Е-мое! Мне тоже ой как не хочется уходить! Офигительная комнатка! — Парень подходит к окнам. — Какой обзор! Круче «Лондонского глаза»![2]Кэнэри-Уорф, Доклендз,[3]«О-два».[4]Потрясно…

Говорит так, будто я ничего из этого в глаза не видела. Будто именно он показал мне все. Так мило… Убираю на поднос остатки завтрака и встаю, чтобы уйти. Мальчик перебирает коллекцию винилов Грега.

— Соня…

Я уже у двери. Поворачиваюсь взглянуть на Джеза.

— Спасибо, — произносит он.

Мы улыбаемся друг другу.

Несколько секунд стою на пороге, собираясь с духом. Потом захлопываю дверь и начинаю спускаться по лестнице, не забыв повернуть ключ в замке.

Субботний вечер

Соня

Единственный недостаток Дома у реки (Кит горько жаловалась на него, когда мы впервые вернулись) — это отсутствие сада. Внутренний дворик от входа в кухню до стены, за которой начинается аллея, мощеный и слишком маленький, чтобы гордо именоваться двором. Я все-таки посадила там несколько растений в горшках, но постоянно проигрываю битву за солнечные лучи. Мама выращивала вьющиеся растения на клумбах, которые соорудила из кирпичей, что вывалились из стены. Теперь на их месте торчат зазубренные осколки — кирпичи раскололись от мороза. Глициния, мамин дикий пятилистный виноград и черешковая гортензия борются с темнолистным плющом, что грозится их поглотить. По сути, от недостатка света целый день страдает весь дом, за исключением музыкальной с ее громадными окнами.

Мы никогда не пользуемся главной дверью, что выходит на улицу. Сейчас она забаррикадирована столом и старым компьютером Грега. Ходим через боковую, которая открывается на аллею вдоль Темзы.

Когда мы вернулись в Дом у реки, Кит оккупировала комнату со стороны главного входа, окнами на улицу, а мы с Грегом поселились в чуть меньшей, задней спальне, что по утрам ловит свет с реки. Много лет назад здесь была моя детская. В доме есть еще одни «покои», но там никто не живет. Пролет вверх по лестнице — и вы у музыкальной. Родители хотели перестроить верхний этаж, но низкая крыша не позволила. Из моей комнаты можно было попасть на чердак — такой низкий, что там никто не помещался. Вот родители и возвели странную квадратную башню с высокими окнами, из которой, если встать на стул, открывается вид на реку — Собачий остров и нынешний Кэнэри-Уорф — с высоты птичьего полета. Новую комнату втиснули под половину ската крыши. Эта выступающая над домом конструкция со стороны кажется забавной. Сделали еще несколько окон, а то на лестнице была бы тьма кромешная. То есть я, стоя на лестничной площадке, могу видеть Джеза в комнате, а он меня — нет. Наблюдаю за пленником. Сердце замирает… Как он двигается! Недавно заметил, что дверь заперта. Побарабанил по ней. Громко. Кричал, звал меня. Едва не кинулась успокаивать. Меньше всего хочется напугать мальчика.