было, что много разных чувств посетило её сердце за это короткое время. Но, верная своей привычке поддерживать мужа даже не всегда с ним соглашаясь, она наклонила голову в знак одобрения.

— Справишься?

— Не сомневайся, отец! Я так счастлив, что ты, наконец, доверяешь мне ответственное дело! Вот, и матушка, похоже, рада. Ведь, правда, мама?

Франческо осторожно принял из рук отца редкую монету, которая, очевидно, не впервые играла таинственную роль в делах Бернардоне-старшего, завернул её в тряпицу и спрятал на груди под одеждой. Улыбнувшись отцу и матери, он быстрым шагом спустился во дворик. Там он мягко, но решительно отстранил, ожидавшего продолжения весёлой беседы, Антонио, помахал рукой, стоящим у окна, родителям, и отправился к старым конюшням разыскивать синьора Серафини. А что же чувствовал Пьетро? Он тоже был счастлив. Разговор получился хорошим, он похвалил себя за уверенный и спокойный голос, благодаря чему смятение его никто не заметил. Значит, отеческий пример работает, и вообще, оказывается всё очень просто и славно! Бернардоне поднял глаза к голубым, сияющим небесам и многократно возблагодарил и Господа, и Пресвятую Деву за щедрые дары и благословения. Маленькое белое облачко у горизонта в расчёт принято не было.

Церквей в городе Ассизи было немного. За их порогом горожане оставляли свою природную весёлость и, насколько умели, обращали свои мысли к Богу. Здесь, под каменными сводами их крестили, сочетали браком, здесь же они в последний раз являли себя родственникам, прежде чем навсегда упокоиться в земле. Отец Паоло знал по имени всех своих прихожан, хотя жил в этом городе недавно. Сам он был родом из города Анкона, осиротел рано, своим воспитанием и образованием обязан был он тамошним монахам-бенедиктинцам. Взрослея, он уже не мыслил себя вне монастырских стен, но настоятель, много лет наблюдая доброго и тянущегося к книге подростка, прочил ему будущее совсем иное. Через небольшое время приехавший епископ, устроив серьёзный экзамен, рукоположил юношу в священники и оказался Паоло в Ассизи, где как раз в это время отошёл к Господу старенький и любимый всеми отец Грегорио. Потянулись годы служения — многих, очень многих проводил Паоло в последний путь, множество младенцев держал на руках, радостно приветствуя их в начале трудного пути, на долгую и счастливую жизнь не уставал благословлять пары. Выслушивал исповеди, отпускал грехи, навещал больных. Долгая месса нисколько не утомляла его прихожан — видя с какой радостью падре служит у алтаря, они, вопреки его призыву, своих несовершенств не пугались, а проникались новым для себя и прекрасным чувством, названия которому они дать не могли. Оставаясь в церкви один, странное чувство испытывал этот молодой священник. Проведший детство на берегу моря он, стоя в дверях божьего храма, чувствовал за спиной его тёмные, таинственные глубины от которых исходили чудеса. А перед собой он видел залитую солнцем шумную и весёлую площадь, этих простых, симпатичных и ни в чём не сомневающихся людей.

— Видимо, здесь и есть моё место. Таинственные волны бьются об яркий берег…, однако как красиво это звучит! Почти как в античных текстах, — он с теплотой вспомнил монастырскую библиотеку в Анконе. Месса давно закончилась, дел было ещё много, но пришлось задержался Паоло — фреска в тёмном приделе храма, написанная ещё до его появления в этом городе, вдруг привлекла его внимание. Странно, он спокойно проходил мимо неё все эти годы и только сегодня почему-то посмотрел на неё взглядом совсем другим, словно прозрел человек. Что такое порой с людьми происходит, услышано им было очень давно от друга — коротышки Марио, и уже почти забыл он эти слова товарища, посчитав их выдумкой, но вот сегодня прозвучали они для него снова и очень значимо. Изображен на фреске был Страшный суд. Показалось сначала, что художник был не очень опытен, да и откуда опытным было взяться в этой глуши, где и на более важные работы у епархии не было денег? Хорошо ещё, что свечи присылают, да недавно прибыла красивая бронзовая дарохранительница, украшенная тремя большими, сверкающими камнями — зелёным и двумя красными. А стены расписывать, это ж как нужно было постараться найти хоть какого-нибудь мастера! Вот так вскоре и появился на дальней стене церкви в Ассизи сюжет из Апокалипсиса. Вроде бы всё понятно было — и Христос в своей силе, и грешники в страхе, и Дева Мария… Вот! Она-то и привлекла внимание падре. Ещё со времён Анкона известно ему было от живописцев, трудившихся в тамошних церквах, что, слава Богу, пока не существует канона как следует изображать на иконах и Господа, и святых, и Пресвятую Деву, и поэтому рисовали их, крепко помолившись, как душе угодно. Поражался потом молодой Паоло этим их златокудрым Мадоннам, со взглядами лёгкими и даже весёлыми; всем этим, опять же, вечно золотоволосым ангелам (ну где же вы, господа, видели в наших краях такие светлые кудри? Да и в Писании сказано, что дело происходило в Иудее, а уж там, если верить паломникам, посетившим Святую землю, большинство людей темноволосые). После этих долгих бесед такие одолевали Паоло мысли, что перехватывало дыханье. Обосновавшись в Ассизи, он позабыл вскоре о своих мальчишеских восторгах. Но вот сегодня он увидел на фреске Её, живую и радостную Деву Марию, с золотистыми волосами, уложенными аккуратными волнами и в синем одеянии, каких здесь не носят… Размышляя над увиденным, открыл для себя Паоло, что в такой великий и страшный для человечества момент, Мадонна ведёт себя странно… Дрожь прошла по телу священника, когда вдруг заметил он, что за мгновение до осуждения людей на вечные ли муки или на пребывание в свете, стремясь всем своим прекрасным обликом к Божественному сыну и поддерживая его решение, в этот же миг (о, что он видит!) не может Мария одобрить это решение Христа из-за бесконечной своей любви и сострадания к людям. Неизвестный безымянный художник был велик — небольшой поворот прелестной головы Мадонны, её печальный взгляд, обращённый к нам, находящимся здесь, внизу, и сложенные в последней мольбе руки…, всё, абсолютно всё показывало, что она страдает.

— Ну, что? — прозвучал в ушах падре чей-то знакомый голос — теперь ты мне веришь?

— Кто это? Марио? Ведь ты — Марио! Почему я тебя слышу, где ты прячешься? Прошу, не пугай меня…

— Теперь я везде, мой друг. Хорошо, что ты рассмотрел старого товарища на этой фреске, хотя меня там так мало… Кстати, и ты здесь