«Он не доверяет мне», — разочарованно подумала Ангелина.

Ей надоело разглядывать его пальцы, и она отвела глаза в сторону. Но пронизывающий до самых косточек взгляд Альберта продолжал лихорадочно ощупывать ее. Наконец, она не выдержала и сказала, обратив на него взгляд своих ореховых глаз:

— Твои подозрения беспочвенны. Между мной и Германом ничего нет и никогда не было.

— Что-то не верится.

— Послушай, Альберт, отношения строятся на доверии. — Она старалась говорить спокойно, но голос все равно дрожал от напряжения. — Доверие и уважение — это и есть те нераздельные основы любви, без которых она не может существовать. Ты же постоянно меня в чем-то подозреваешь и обвиняешь. Ты веришь кому угодно, только не мне. И это очень огорчает.

Альберт резко поднялся и принялся ходить из угла в угол, точно тигр в клетке.

— Геля, на кону стоят наши отношения. Подумай о перспективе, которой ты можешь лишиться, расставшись со мной, — самоуверенно заявил Альберт и на мгновение остановился, вглядываясь в ее лицо, едва уловимое в полумраке. Затем тяжело вздохнул и снова принялся ходить по комнате.

— Если ты так в себе уверен, то почему же тогда видишь соперника в таком неприметном человеке, как Герман? — едко заметила Ангелина и, кажется, задела его за живое. Он замер на месте, точно оглушенный, а затем медленно приблизился к ней.

— Ты должна прекратить с ним общение. Он мне не нравится.

— Я еще раз повторяю, что ни в чем не виновата перед тобой. Ты верно заметил, что мы публичные люди. С такой профессией, как у нас, всегда будут поклонники. И если ты каждый раз будешь устраивать сцены ревности…

— Буду устраивать, — прервал ее Альберт.

— Но это же безумие!

— Похоже, ты не понимаешь, что этот Гена…

— Герман, — машинально поправила она и тут же пожалела, потому что глаза Альберта опасно сверкнули.

— Этот человек не такой, как остальные. Он настроен крайне решительно. Он имеет определенные виды на тебя!

Его голос звучал резко и тягуче, а взгляд уже просвечивал насквозь. Сейчас он держался спокойно: пальцы его, лежавшие на столе, не двигались, а ноги стояли твердо и уверенно. И все же в его голосе проскальзывала ярость — безрассудная и безжалостная. Его глаза светились безумным огоньком, а зрачки двигались, следя за каждым ее движением. Он напоминал ей тигра, который, заметив добычу, притаился в зарослях и приготовился совершить резкий прыжок. Однако лицо его было непроницаемым, и Лина не могла понять, что за мысли бродят в его голове, — в его глазах ничего не отражалось. Только холодный взгляд блуждал по ней.

«Он очень непредсказуем в гневе. Я должна успокоить его. Да, успокоить как можно скорее», — решила она. — В конце концов, этот спор ни к чему не приведет. Все равно каждый останется при своем мнении». Но нужные слова не находились, и Ангелина ответила ему лишь коротким, робким взглядом.

— Ты ведешь себя отвратительно, — продолжал Альберт. В его голосе по-прежнему слышались раздраженные нотки. Он взял ее руку в свою и так сильно сжал ее пальцы, что Ангелина вскрикнула.

— Ты ведешь себя не лучше, — отрезала она и попыталась высвободить из-под его ладони свои сжатые пальцы.

— Я начинаю в тебе разочаровываться.

— Пусти! — потребовала она.

Его губы растянулись в ироничной усмешке. Наконец, Альберт отпустил ее руку и вернулся к столу.

Пока она разминала онемевшие пальцы, он напряженно думал, и его еще совсем недавно непроницаемое лицо теперь отражало открытое негодование. Ангелине стало страшно.

— Что ж, надеюсь, ты все поняла. Я не буду повторять дважды.

— Хорошо, я поговорю с ним, — пообещала она, хотя в глубине души была задета таким недоверием.

Вернувшись домой, Ангелина поставила в вазу кисточку рябины, которую сорвала по дороге. Настроение было испорчено, и вместо того чтобы принять душ, она удрученно опустилась на стул и задумчиво уставилась на красные ягоды.

С каждым днем она все отчетливей понимала, что отношения с Альбертом заходят в тупик. Общие стремления, творчество, дела, — их связывало все, что угодно, только не любовь. «Уйди я сейчас из оперы, что между нами останется?» — печально подумала она, одиноко сидя на кухне. И только крупные рубины ягод вносили в комнату уют и тепло, которых ей так не хватало. Которые она все пыталась найти в обществе Альберта. Но так и не нашла…

Несколько раз Ангелина пыталась попросить Германа больше не приходить. Но стоило ему показаться в поле ее зрения с большим букетом цветов и широкой улыбкой, как вся решимость Ангелины разом исчезала. Его искренность и доброта подкупали, к тому же Герман не позволял себе никаких вольностей. Это было похоже на теплую дружбу. После каждого выступления он непременно ожидал ее у театра, вручал букет цветов и провожал до остановки. Герман умел слушать, — а это качество для Ангелины было бесценным, учитывая, что Альберт, в отличие от неприметного почитателя, слушал и слышал только себя. В компании Германа Ангелина не чувствовала себя скованной. Она без опаски делилась с ним своими мыслями и впечатлениями.

Поневоле она стала ждать этих встреч. Дни проходили напряженно: каждое выступление отнимало у нее много сил, а бесконечные ссоры с Альбертом доводили до слез. И только встречи с Германом вносили в ее жизнь лучик тепла и света. Она не могла понять, что особенного было в этих встречах? Герман не вызывал в ее сердце жаркого огня, его случайные прикосновения не опаляли кожу пламенем, и все же она отчаянно искала его глаза в полумраке оперного зала, будто взгляд этих глаз был ярким огоньком в пугающей темноте.

Как она могла сказать ему: «Больше не приходи!» Слова эти обрывались всякий раз, когда она видела его фигуру у выхода из театра. Но сегодня она снова дала себе обещание прогнать его. К тому же Альберт после выступления был особенно агрессивным, и позволил себе кричать на нее на людях. Обстановка накалялась.

«Медлить нельзя, иначе я потеряю Альберта», — с горечью подумала Ангелина, спускаясь по ступенькам в холл. Истерика возлюбленного до того расстроила ее, что она не успела даже как следует привести себя в порядок. Украдкой пролитые слезы наверняка оставили темные дорожки от туши на щеках, а прическа растрепалась. Ангелина так торопилась уйти, что даже не попрощалась с коллегами. И сейчас, пересекая холл, она не поднимала головы, боясь увидеть в зеркальной стене театра свое жалкое отражение.

— Постой!

Голос Альберта, возникший из ниоткуда, словно парализовал ее. Она застыла на месте, невольно сжав кулачки. Уйти или остаться? Они наговорили друг другу столько колкостей, столько обидных слов, что переживать все это заново у Ангелины уже не было сил.