— Мужики, точно вам говорю, я путешествую, а вы мне понравились, вот и сфотографировать хотел. Я каждый день снимаю все, что меня окружает.

— Ааа, так ты корреспондент! Наверное, иностранный, с Украины или Америки! — Толян сделал два шага ко мне и взял за шиворот толстовки. Хватка его была крепка: он вцепился в меня словно в руль фуры, которой готов был управлять. Глаза протрезвели и стали наливаться цветом тех яблок, что я кидал в ведро. — А ну, паспорт показал, быстро!

— Вы чего, какой иностранец! Вы мой говор послушайте да на лицо посмотрите, — разъяснил я, опешив от резкой перемены и оглядываясь по сторонам. План побега выглядел никудышным — с таким рюкзаком было тяжело выкарабкиваться из оврага, а дальнобойщики, хоть и выглядели пьяными, оказались крепкими. Похоже, яблоки они поручили собирать мне потому, что самим было просто лень.

— Ты че, малой, охерел? — присоединился Серега. — Мы тебе русским языком сказали — паспорт покажи. Если ты из Москвы, бояться нечего. Давай, держи его, а я сам рюкзак открою! — скомандовал он товарищу, на что тот сцепил мои кисти.

— Так, руки убрали! Паспорт покажу я вам, чтоб знали, как втроем к пацану приставать. — Я оттолкнул мужиков и полез за документом. — Вот, смотрите! Российская Федерация, Москва, фамилию мою видели? Более русского человека во всем Ульяновске не сыщешь. Все, бывайте, пора мне.

— Стоооп, интурист. Сфотографировал нас с водкой, а потом в ментуру заявку накатаешь, нас с работы и попячат.

— Никуда ты не пойдешь, — поддакнул другой. — Из рук твоих ничего не видно, вдруг документы поддельные? Паспорт отдавай на нашу экспертизу.

— Еще чего. Мужики, я ж сказал, тороплюсь я, некогда с вами. — Я попытался спрятать паспорт в карман, но мою руку схватил усатый, а второй попытался врезать в глаз. Я отпрянул назад, схватил рюкзак в одну руку, пакет с яблоками в другую, и, больно двинув им в Толяна, поскакал из оврага.

— Убью гада! — заорал Толян мне вслед. Я карабкался по склону, как по скалодрому, на фоне коз, вытаращивших свои глаза, рога и бороды. Мужики сначала пытались догнать меня, а потом плюнули и, помахав кулаками вслед, продолжили выпивать.

Через полчаса я сидел на шине, вкопанной в землю и раскрашенной в желтый, смотрел на одинокие покосившиеся на один бок качели и пинал под ногами пыль. Достав бортовой журнал, записал:

Девочка лет десяти выбежала из подъезда во двор и запрыгнула на качели, уверенно разбалтывая механизм взад и вперед. Она раскачивалась, качели скрипели, я слушал. И было в этом русском пейзаже что-то печальное и прекрасное.

С Женей мы познакомились полгода назад, когда вместе работали в оргкомитете конкурса талантливой молодежи Ульяновской области — она его организовывала, я портил. Чтобы обновить ячейку памяти, отвечавшую за воспроизведение черт ее лица, я зашел на ее страницу в социальной сети и начал просматривать фотографии, по-прежнему убаюкиваясь скрипом качелей.

— Вот так раз! — Женя появилась из ниоткуда и крепко обвила меня. Она пахла как открытая акварель, предназначенная для великих картин. — Ну и рюкзачище у тебя — все свои вещи взял или еще у друга прихватил?

— Женька, и я рад тебя видеть! — попытался я что-то пробурчать ей сквозь волосы. Мы отпрянули и тщательно осмотрели друг друга. Длинная черная юбка обнимала ее за талию, бежевая куртка была немногим темнее ее прямых светло-русых волос, которые подчеркивали белую кожу лица. Отсутствие макияжа говорило не о том, что она наплевала на свою внешность — скорее о том, что Женя была хороша во что бы то ни стало, и все об этом знали и так. В общем, она была настоящим филологом.

— Смотрел фотки с тобой и думал — стремная! А тут гляжу вживую — вроде ничего.

— Всем другим я больше на фотографиях нравлюсь.

— Мне нет.

— Школьника ответ! — отрезала она. — Хватай свои манатки, пойдем борщ уплетать!

Мы дошли до дома, болтая об ульяновской жизни. На ее кухне стояла кастрюля, рядом лежал половник — это было отличным началом дня.

— Мы к тебе тоже не с пустыми руками, — резонно заметил я, пересыпая яблоки из пакета в бидон. — Возле вашего дома жить можно — еда с деревьев сыпется, козы молоком угощают, природа культурно приглашает отдохнуть.

— Вот и я говорю, Ульяновск — культурная столица СНГ!

— Ух, не скажи, — я вытер рукавом сморщенный нос. — Женька, у тебя есть скалка и мука? Буду шарлотку делать!

Женя ухмыльнулась, но все необходимые ингредиенты достала и уселась на стуле, наблюдая за мной, как за обезьяной, пытающейся построить адронный коллайдер.

— Ты до сих пор переводчиком работаешь? — вяло протянул я, перемешивая вилкой яйцо с сахаром.

— Да, последнее время в больнице. Перевожу речь врачей их иностранным коллегам.

— И что в последний раз рассказывала?

— Вчера я переводила операцию по пластике лица и чувствовала себя суперменом. — Женя закинула ногу на ногу и положила локоть на спинку стула. — Делал ее немецкий врач, и общались мы на английском. Пациент был очень сложный, от одного его вида можно уже почувствовать себя дурно: много патологий, я без знаний медицины насчитала четыре. У парня зоб, раздутая щитовидная как у жабы, волчья пасть, язык огромных размеров, из-за чего рот просто не закрывался, и голова формы груши. Его лицо было похоже на лицо гуманоида, только наоборот.

Я бросил вилку в кастрюлю, и та потонула в ее содержимом.

— Так вот, операция шла уже четыре часа, когда я прибыла на смену. И четко, когда пришла, началась пластика, — Женя щелкнула зажигалкой и закурила, переменив положение ног. — Пацану начали делать разрезы над верхней, нижней губой и на яблочках щек, а потом распарывать ножницами ткань и мышцу внутри. Затем брали слизистую, которую вырезали из ноги, и вшивали в надрезы, выводили из щеки к яблочкам и подтягивали форму лица, чтобы рот наконец-то мог закрыться. А потом врач задел артерию, и у пацана началось кровотечение. И вот здесь мне стало жутко, но нужно было срочно и много переводить. Если бы я просто наблюдала, точно упала в обморок. А тут я понимаю, что если буду глупой, то человек из-за этого может умереть. И говорю себе: «Давай, баба, делай». Все нормально закончилось, без ступора и отключек.

— Ты такая сильная, — прошептал я, выбросив сигарету из ее пальцев и прижав за плечи к себе.

— И знаешь, что я после всего этого подумала? Как здорово, что у меня есть руки, ноги, голова и рот, который закрывается. Я, на хрен, могу жить — и это самое главное! А дальше прорвемся! — она обняла меня в ответ. — Ты, друг, глазами не хлопай, а готовь давай.

— То есть мы друзья? — решив перевести тему, спросил я ее и выловил вилку из кастрюли.