вернуло ей некоторую живость. А если точнее, то ворчала на меня она теперь с удвоенной, если не утроенной, силой.

Аннора на староирландском языке означает «честь». И больше всего именно про эту самую честь Аннора и ворчала. Только вот, когда я эмоционально закрылась, перестала вести свободный и открытый образ жизни, сменила яркие наряды с глубоким вырезом на мешковатые серые юбки — это почему-то Аннору снова не устроило.

Я знала её всю свою жизнь. Она ещё в детстве бухтела мне про достоинство и честь вперемешку с детскими сказками. И она же — единственная, кто остался со мной, когда я отказалась подчиниться отцу. Тогда разбежались все, и осталась только она, старая Аннора, уверявшая меня, что без неё я точно пропаду. Я и не спорила, пропала бы.

Когда отец объявил ультиматум — или я выхожу замуж, или меня лишают денег и наследства, то я вспылила. Я же вся из себя такая умная, я и сама, без него, прекрасно справлюсь. Только вот не справилась я, если бы не Аннора.

Она многое взяла в свои руки. И переезд в более дешёвые комнаты, и питание, и продажу вещей. Именно она тогда спрятала все фамильные драгоценности, доставшиеся мне от матери, и велела отнести в ломбард те, что не представляли семейной ценности. Я, возможно, под горячую руку продала всё, а потом пожалела бы.

Именно благодаря её организации и чутью мы продержались, пока не появилась магия. И это она настояла на открытии своего дела. Я была уверена, что у меня ничего не выйдет. Я и сейчас так думаю. То, что мы как-то сводим концы с концами, тоже целиком и полностью её заслуга. Я не умею экономить деньги, копить, откладывать и выбирать, где подешевле. Меня этому не учили. Меня вообще не учили тому, что может пригодиться в быту и в жизни. Но зато теперь я постигала эту науку с удвоенной силой и училась считать, пересчитывать и торговаться.

Аннора раньше и в конторе со мной сидела, потому что я толком о цене за работу договориться не могла, и всё норовила сделать чуть ли не бесплатно, не понимая за что, собственно, тут деньги брать. Но теперь я стала заметно умнее и, главное, хладнокровнее. Больше не преобладают эмоции, что сильно упрощает жизнь.

Вот и сейчас я сильно рассчитывала на неё. Сама я не могла принять такое решение.

Несмотря на свой почтенный возраст, одевалась Аннора весьма ярко, очень любила большие украшения и множество браслетов, которыми звенела при малейшем движении. И не могу сказать, что ей это не шло. Наоборот. Мужчины до сих пор оглядывались ей в след. Она была худая и в тоже время крепкая. И напрасно она ворчала на свою немощь. Я в это совсем не верила. Её волосы были рыжие, только вот немного более светлого оттенка. Я была темнее. Аннора была моей дальней родственницей. Очень дальней родственницей, никто уже и не помнил, с какой стороны было это самое родство. А сама Аннора обычно говорила «общий предок». И вот поди пойми, что это означало, да и был ли он вообще, этот предок.

А ещё Аннора курила. Трубка была старой, и иногда мне казалось, что Аннора так и родилась вместе с ней во рту. Трубка носила название Дублин. Её чаша для табака была в виде конуса, расширяющегося вверх, а чубук и мундштук были довольно длинными.

Аннора, увидев меня в середине дня, молча протянула чашку и кивнула на кресло. А потом небрежно бросила:

— Рассказывай давай.

Выслушав об утреннем посетителе, она почему-то даже не стала по своему обыкновению задавать дополнительных вопросов, вдаваться в детали и подробности. А только сказала:

— Иди, собирайся.

— Но… — попыталась я возразить.

— Мы едем и точка! — прервали меня.

— Но обсудить?

— А что тут обсуждать? Это выгодно. И я вообще не вижу минусов.

— Но Артур и его отец…

— И что? Да это очень страшный человек, и не тебе с ним тягаться, но это и не нужно. Да, он преследует свои цели, но кто тебе мешает получить от этого свою выгоду?

— А…

— Что касается Артура, не ты ли говорила, что чувства к нему давно в прошлом, и предательства ты не прощаешь?

— Говорила, но…

— Не ты ли говорила, что нельзя войти в одну реку дважды?

— Да, но…

— Вот и прекрасно, значит твой Артур никакая не проблема.

— Он не мой! — все-таки умудрилась вставить слово я.

— Тем более. Заработаешь денег за год и уедешь в другой город. Год — это и мало, и много. К тому же, у тебя есть возможность уехать в любой момент. Сбежать мы всегда успеем. Всегда мечтала побывать в Мадриде. Это прекрасный древний город с большой историей и богатый традициями. Я уже молчу про музеи и памятники архитектуры.

— А…

— И нам оплачивают туда проезд. Это ли не мечта? — снова не дала мне сказать даже слово Аннора.

И я пошла собираться, хотя собирать по большому счету было и нечего. Жизнь — дорогая штука, если у тебя нет наследства или стабильного хорошего дохода. За это время мы умудрились избавиться от многих громоздких вещей.

Я придирчиво собирала одежду, сразу выкидывая всё, что поизносилось, и что я одевать совершенно точно больше не буду. Как итог — одежды было немного. Личных вещей — и того меньше. И вот сборы были завершены, и я оглядела свою спальню. Подойдя к небольшому столику, взяла в руки то, с чем не расставалась последние два года. То, с чего, собственно, всё и началось.

Я стояла и держала в руке копию с картины «Юдифь» Хуана де Пареха. На картине была изображена Юдифь вместе со своей служанкой. Данная парочка ничем ни на меня, ни уж тем более на Аннору, не походила. Служанка была бедно одета в неяркие тона, которые я сама предпочитала последнее время. А сама Юдифь, хоть и не была писанной классической красавицей, но всё же было в ней что-то завораживающе-привлекательное. Вот, казалось бы, не самое красивое лицо, а тянет посмотреть на него вновь.

Юдифь указывала рукой на лагерь неприятеля, в который они направлялись. Все помнят этот классический сюжет, как прекрасная Юдифь проникла в лагерь к осаждавшим её родной город ассирийцам. Она отрубила их военачальнику голову, спрятала её в мешок и вернулась в родной город героиней.

Девушку с отрубленной головой любили изображать многие художники, и часто путали двух героинь Юдифь и Саломею. Одна держит отрубленную голову