class="v">             Слова слепые плыли между нами,

             как корабли в тумане… И тревога

             во мне росла. Душа моя томилась:

             там бездны раскрывались, как глаза…

             Невыносимо сладостно и страшно

             мне было с ней, и Стелла это знала.

             Как объясню мой ужас и виденья?

             Я слышал гул бесчисленных миров

             в ее случайных шелестах. Я чуял

             в ее словах дыханье смутных тайн,

             и крики, и заломленные руки

             неведомых богов! Да, – шумно, шумно

             здесь было, Гонвил, в комнате твоей,

             хоть ты и слышал, как скребется мышь

             за шкафом, и как маятник блестящий

             мгновенья костит… Знаешь ли, когда

             я выходил отсюда, ощущал я

             внезапное пустынное молчанье,

             как после оглушительного вихря!..

Гонвил

             Поторопи свое воспоминанье,

             Эдмонд. Кто знает, может быть, сейчас

             стремленье жизни мнимое прервется, —

             исчезнешь ты, и я – твой сон – с тобою.

             Поторопись. Случайное откинь,

             сладчайшее припомни. Как признался?

             Чем кончилось признанье?

Эдмонд

                                                                     Это было

             здесь, у окна. Мне помнится, ты вышел

             из комнаты. Я раму расшатал,

             и стекла в ночь со вздохом повернули.

             Все небо было звездами омыто,

             и в каменном туманном переулке,

             рыдая, поднималась тишина.

             И в медленном томленьи я почуял,

             что кто‐то встал за мною. Наполнялась

             душа волнами шума, голосами

             растущими. Я обернулся. Близко

             стояла Стелла. Дико и воздушно

             ее глаза в мои глядели, – нет,

             не ведаю, – глаза ли это были

             иль вечность обнаженная… Окно

             за нами стукнуло, как бы от ветра…

             Казалось мне, что, стоя друг пред другом,

             громадные расправили мы крылья,

             и вот концы серпчатых крыльев наших, —

             пылающие длинные концы —

             сошлись на миг… Ты понимаешь, – сразу

             отхлынул мир; мы поднялись; дышали

             в невероятном небе, – но внезапно

             она одним движеньем темных век

             пресекла наш полет, – прошла. Открылась

             дверь дальняя, мгновенным светом брызнув,

             закрылась… И стоял я весь в дрожаньи

             разорванного неба, весь звенящий,

             звенящий…

Гонвил

                                      Так ли? Это все, что было,

             один лишь взгляд?

Эдмонд

                                                   Когда бы он продлился,

             душа бы задохнулась. Да, мой друг, —

             один лишь взгляд. С тех пор мы не видались.

             Ты помнишь ведь – я выбежал из дома,

             ты из окна мне что‐то крикнул вслед.

             До полночи по городу я бредил,

             со звездами нагими говорил…

             Все отошло. Не выдержал я жизни,

             и вот теперь —

Гонвил

                                     Довольно!

Эдмонд

                                                            – я за гранью

             теперь, – и все, что вижу —

Гонвил

                                                                     Я сказал:

             довольно!

Эдмонд

                                    Гонвил, что с тобой?..

Гонвил

                                                                                  Я долго

             тебя морочил – вот и надоело…

             Да, впрочем, ты с ума сошел бы, если

             я продолжал бы так шутить… Не яду

             ты выпил – это был раствор безвредный:

             он, правда, вызывает слабость, смутность,

             колеблет он чувствительные нити,

             из мозга исходящие к глазам, —

             но он безвреден… Вижу, ты смеешься?

             Ну что ж, я рад, что опыт мой тебе

             понравился…

Эдмонд

                                           Ах, милый Гонвил, – как же

             мне не смеяться? Посуди. Ведь – это

             я сам сейчас придумываю, сам!

             Играет мысль моя и ткет свободно

             цветной узор из жизненных явлений,

             из случаев нежданных – но возможных,

             возможных, Гонвил!

Гонвил

                                                        Это бред… Очнись!

             Не думал я… Как женщина, поддался…

             Поверь, – ты так же жив, как я, и вдвое

             живуче…

Эдмонд

                                Так! Не может быть иначе!

             В смерть пролетя, моя живая мысль

             себе найти старается опору, —

             земное объясненье… Дальше, дальше,

             я слушаю…

Гонвил

                                    Очнись! Мне нужно было,

             чтоб спотыкнулся ты, весь ум, всю волю

             я приложил… Сперва не удавалось, —

             уж мыслил я: «В Милане мой учитель

             выкалывал глаза летучей мыши —

             затем пускал – и все же при полете

             она не задевала тонких нитей,

             протянутых чрез комнату: быть может,

             и он мои минует нити». Нет!

             Попался ты, запутался!..

Эдмонд

                                                                      Я знаю,

             я знаю все, что скажешь! Оправдать,

             унизить чудо – мысль моя решила.

             Но подожди… в чем цель была обмана?

             А, понял! Испытующая ревность

             таилась под личиной ледяной…

             Нет, – погляди, как выдумка искусна!

             Напиток тот был ядом в самом деле,

             и я в гробу, и все кругом – виденье, —

             но мысль моя лепечет, убеждает:

             нет, нет, – раствор безвредный! Он был нужен,

             чтоб тайну ты свою открыл. Ты жив,

             и яд – обман, и смерть – обман, и даже —

Гонвил

             – А если я скажу тебе, что Стелла

             не умерла?

Эдмонд

                                   Да! Вот она – ступень

             начальная… Ударом лжи холодной

             ты вырвать мнил всю правду у любви.

             Подослан был тот, рыжий, твой приятель,

             ты мне внушил – сперва чужую смерть,

             потом – мою, – чтоб я проговорился.

             Так, кончено: подробно восстановлен

             из сложных вероятностей, из хитрых

             догадок, из обратных допущений

             знакомый мир… Довольно, не трудись, —

             ведь все равно ты доказать не можешь,

             что я не мертв и что мой собеседник

             не призрак. Знай, – пока в пустом пространстве

             еще стремится всадник, – вызываю

             возможные виденья. На могилу

             слетает цвет с тенистого каштана.

             Под муравой лежу я, ребра вздув,

             но мысль моя, мой яркий сон загробный,

             еще живет, и дышит, и творит.

             Постой, – куда же ты?

Гонвил

                                                          А вот сейчас

             увидишь…

(Открывает дверь на лестницу и зовет.)

                                  Стелла!..

Эдмонд

                                                    Нет… не надо… слушай…

             мне почему‐то… страшно… Не зови!

             Не смей! Я не хочу!..

Гонвил

                                                       Пусти, – рукав

             порвешь… Вот сумасшедший, право…

(Зовет.)

                                                                                          Стелла!..

             А, слышит: вниз по лестнице легко

             шуршит, спешит…

Эдмонд

                                             Дверь, дверь закрой! Прошу я!

             Ах, не впускай. Дай продумать… Страшно…

             Повремени, не прерывай полета, —

             ведь это есть конец… паденье…

Гонвил

                                                                               Стелла!

             Иди же…

Занавес

6–17. iii. 23

Дедушка

Драма в одном действии

Просторная комната, окнами в сад.

Косой дождь. Входят хозяева и незнакомец.

Жена

                       …Пожалуйте. Тут наша

             гостиная…

Муж

                                     Сейчас мы вам вина

             дадим.

(К дочке.)

                            Джульетта, сбегай в погреб, – живо!

Прохожий

(озирается)

             Ах, как у вас приятно…

Муж

                                                            Вы садитесь, —

             сюда…

Прохожий

                           Свет… Чистота… Резной баул

             в углу, часы стенные с васильками

             на циферблате…

Жена

                                               Вы не вымокли?

Прохожий

                                                                                Нисколько!

             Успел под крышу заскочить… Вот ливень

             так ливень! Вас я не стесняю? Можно

             здесь переждать? Как только перестанет…

Муж

             Мы рады, рады…

Жена

                                                 Вы из наших мест?

Прохожий

             Нет – странник я… Недавно лишь вернулся

             на родину. Живу у брата, в замке

             де Мэриваль… Недалеко отсюда…

Муж

             А, знаем, знаем…

(К дочке, вошедшей с вином.)

                                              Ставь сюда, Джульетта.

             Так. Пейте, сударь. Солнце, – не вино!

Прохожий

(чокается)

             За ваше… Эх, душистое какое!

             И дочь у вас – хорошая… Джульетта,

             душа, где твой Ромео?

Жена

(смеется)

                                                            Что такое —

             «Ромео»?

Прохожий

                                 Так… Она сама узнает

             когда‐нибудь…

Джульетта

                                            Вы дедушку видали?

Прохожий

             Нет, не видал.

Джульетта

                                           Он – добрый…

Муж

(к жене)

                                                                           Где он, кстати?

Жена

             Спит у себя – и чмокает во сне,

             как малое дитя…

Прохожий

                                               Он очень стар —

             ваш дедушка?

Муж

                                          Лет семьдесят, пожалуй…

             Не знаем мы…

Жена

                                           Ведь он нам не родня:

             мы дедушкой его прозвали сами.

Джульетта

             Он – ласковый…

Прохожий

                                                Но кто же он?

Муж

                                                                              Да то‐то

             оно и есть, что мы не знаем… Как‐то,

             минувшею весною, появился

             в деревне старец, – видно, издалека.

             Он имени не помнил своего,

             на все вопросы робко улыбался…

             Его сюда Джульетта привела.

             Мы накормили, напоили старца;

             он ворковал, облизывался, жмурясь,

             мне руку мял с блаженною ужимкой, —

             а толку никакого: видно, разум

             в нем облысел… Его мы у себя

             оставили, – Джульетта упросила…

             И то сказать: он неженка, сластена…

             Недешево обходится он нам.

Жена

             Не надо, муж, – он – старенький…

Муж

                                                                                     Да что же, —

             я ничего… так – к слову… Пейте, сударь!

Прохожий

             Спасибо, пью; спасибо… Впрочем, скоро

             домой пора… Вот дождь… Земля‐то ваша

             задышит!

Муж

                                    Слава Богу! Только это

             одна игра – не дождь. Глядите, солнце

             уж сквозь него проблескивает… эх!..

Прохожий

             Дым золотой… Как славно!

Муж

                                                                      Вот вы, сударь,

             любуетесь, – а нам‐то каково?

             Ведь мы – земля. Все думы наши – думы

             самой земли… Мы чувствуем, не глядя,

             как набухает семя в борозде,

             как тяжелеет плод… Когда от зноя

             земля горит и трескается, —

             так же у нас ладони трескаются, сударь!

             А дождь пойдет – мы слушаем тревожно —

             и молим про себя: «Шум, свежий шум,

             не перейди в постукиванье града!..»

             И если этот прыгающий стук

             об наши подоконники раздастся, —

             тогда, тогда мы затыкаем уши,

             лицо в подушки прячем, – словно трусы

             при перестрелке дальней! Да – немало

             у нас тревог… Недавно вот, – на груше

             червь завелся – большущий, в бородавках,

             зеленый чорт! А то – холодной сыпью

             тля облепит молоденькую ветвь…

             Вот и крутись!

Прохожий

                                            Зато какая гордость

             для вас, какая радость, – получать

             румяное, душистое спасибо

             деревьев ваших!

Жена

                                                Дедушка – вот тоже —

             прилежно ждет каких‐то откровений,

             прикладывая ухо то к коре,

             то к лепестку… Мне кажется, – он верит,

             что души мертвых в лилиях, в черешнях

             потом живут.

Прохожий

                                          Не прочь я был бы с ним

             потолковать… люблю я этих нежных

             юродивых…

Жена

                                        Как погляжу на вас —

             мне ваших лет не высчитать. Как будто