что пудрил волосы, иль за приставку

             пред именем моим, – не знаю: мало ль

             за что тогда казнили… В тот же вечер

             на эшафот я должен был явиться, —

             при факелах… Палач был, кстати, ловкий,

             старательный: художник, – не палач.

             Он своему парижскому кузену

             все подражал – великому Сансону:

             такую же тележку он завел,

             и головы отхваченные – так же

             раскачивал, за волосы подняв…

             Вот он меня повез. Уже стемнело,

             вдоль черных улиц зажигались окна

             и фонари. Спиною к ветру сидя

             в тележке тряской и держась за грядки

             застывшими руками, думал я, —

             о чем? – да все о пустяках каких‐то, —

             о том, что вот – платка не взял с собою,

             о том, что спутник мой – палач – похож

             на лекаря почтенного… Недолго

             мы ехали. Последний поворот —

             и распахнулась площадь, посредине

             зловеще озаренная… И вот,

             когда палач с какой‐то виноватой

             учтивостью помог мне слезть с тележки —

             и понял я, что кончен, кончен путь,

             тогда‐то страх схватил меня под горло…

             И сумрачное уханье толпы, —

             глумящейся, быть может (я не слышал), —

             движенье конских крупов, копья, ветер,

             чад факелов пылающих – все это

             как сон прошло, и я одно лишь видел,

             одно: там, там, высóко в черном небе,

             стальным крылом косой тяжелый нож

             меж двух столбов висел, упасть готовый,

             и лезвие, летучий блеск ловя,

             уже как будто вспыхивало кровью!

             И на помост, под гул толпы далекой,

             я стал всходить – и каждая ступень

             по‐разному скрипела. Молча сняли

             с меня камзол, и ворот до лопаток

             разрезали… Доска была – что мост

             взведенный: к ней – я знал – меня привяжут,

             опустят мост, со стуком вниз качнусь,

             между столбов ошейник деревянный

             меня захлопнет, – и тогда, тогда‐то

             смерть, с грохотом мгновенным, ухнет сверху!

             И вот не мог я проглотить слюну,

             предчувствием ломило мне затылок,

             в висках гремело, разрывалась грудь

             от трепета и топота тугого, —

             но, кажется, я с виду был спокоен…

Жена

             О, я кричала бы, рвалась бы, – криком

             пощады я добилась бы… Но как же,

             но как же вы спаслись?..

Прохожий

                                                              Случилось чудо…

             Стоял я, значит, на помосте. Рук

             еще мне не закручивали. Ветер

             мне плечи леденил… Палач веревку

             какую‐то распутывал. Вдруг – крик:

             «Пожар!» – и в тот же миг всплеснуло пламя

             из‐за перил, и в тот же миг шатались

             мы с палачом, боролись на краю

             площадки… Треск, – в лицо пахнуло жаром,

             рука, меня хватавшая, разжалась, —

             куда‐то падал я, кого‐то сшиб,

             нырнул, скользнул в потоки дыма, в бурю

             дыбящихся коней, людей бегущих, —

             «Пожар! пожар!» – все тот же бился крик,

             захлебывающийся и блаженный!

             А я уже был далеко! Лишь раз

             я оглянулся на бегу и видел —

             как в черный свод клубился дым багровый,

             как запылали самые столбы,

             и рухнул нож, огнем освобожденный!

Жена

             Вот ужасы!..

Муж

                                         Да! Тот, кто смерть увидел,

             уж не забудет… Помню, как‐то воры

             в сад забрались. Ночь, темень, жутко… Снял я

             ружье с крюка – —

Прохожий

(задумчиво перебивает)

                                                   Так спасся я – и сразу

             как бы прозрел: я прежде был рассеян,

             и угловат, и равнодушен… Жизни,

             цветных пылинок жизни нашей милой

             я не ценил – но, увидав так близко

             те два столба, те узкие ворота

             в небытие, те отблески, тот сумрак…

             И Францию под свист морского ветра

             покинул я, и Франции чуждался,

             пока над ней холодный Робеспьер

             зеленоватым призраком маячил, —

             пока в огонь шли пыльные полки

             за серый взгляд и челку корсиканца…

             Но нелегко жилось мне на чужбине:

             я в Лондоне угрюмом и сыром

             преподавал науку поединка.

             В России жил, играл на скрипке в доме

             у варвара роскошного… Затем

             по Турции, по Греции скитался.

             В Италии прекрасной голодал.

             Видов видал немало. Был матросом,

             был поваром, цирюльником, портным —

             и попросту – бродягой… Все же ныне

             благодарю я Бога ежечасно

             за трудности, изведанные мной, —

             за шорохи колосьев придорожных,

             за шорохи и теплое дыханье

             всех душ людских, прошедших близ меня.

Муж

             Всех, сударь, всех? Но вы забыли душу

             того лихого мастера, с которым

             вы встретились, тогда – на эшафоте…

Прохожий

             Нет, не забыл. Через него‐то мир

             открылся мне. Он был ключом – невольно…

Муж

             Нет, не пойму…

(Встает.)

                                               До ужина работу

             мне кончить надо… Ужин наш – нехитрый…

             Но, может быть…

Прохожий

                                                  Что ж – я не прочь…

Муж

                                                                                               Вот ладно!

(Уходит.)

Прохожий

             Простите болтуна… Боюсь – докучен

             был мой рассказ…

Жена

                                                     Да что вы, сударь, что вы…

Прохожий

             Никак вы детский чепчик шьете?..

Жена

(смеется)

                                                                                      Да.

             Он к Рождеству, пожалуй, пригодится…

Прохожий

             Как хорошо…

Жена

                                           А вот другой младенец…

             вон там, в саду…

Прохожий

(смотрит в окно)

                                                 А, – дедушка… Прекрасный

             старик… Весь серебрится он на солнце.

             Прекрасный… И мечтательное что‐то

             в его движеньях есть. Он пропускает

             сквозь пальцы стебель лилии – нагнувшись

             над цветником, – лишь гладит, не срывает,

             и нежною застенчивой улыбкой

             весь озарен…

Жена

                                       Да, лилии он любит, —

             ласкает их и с ними говорит.

             Для них он даже имена придумал, —

             каких‐то всё маркизов, герцогинь…

Прохожий

             Как хорошо… Вот он‐то, верно, мирно

             свой прожил век, – да, где‐нибудь в деревне,

             вдали от бурь гражданских и иных…

Жена

             Он врачевать умеет… Знает травы

             целебные. Однажды дочку нашу…

Врывается Джульетта с громким хохотом.

Джульетта

             Ах, мама, вот умора!..

Жена

                                                        Что такое?

Джульетта

             Там… дедушка… корзинка… Ах!..

(Смеется.)

Жена

                                                                               Да толком

             ты расскажи…

Джульетта

                                                    Умора!.. Понимаешь,

             я, мама, шла, – вот только что – шла садом

             за вишнями, – а дедушка увидел,

             весь съежился – и хвать мою корзинку —

             ту, новую, обитую клеенкой

             и уж запачканную соком – хвать! —

             и как швырнет ее – да прямо в речку —

             ее теперь теченьем унесло.

Прохожий

             Вот странно‐то… Бог весть мосты какие

             в его мозгу раскидывает мысль…

             Быть может… Нет…

(Смеется.)

                                                        Я сам порою склонен

             к сопоставленьям странным… Так —

             корзинка, обитая клеенкой, покрасневшей

             от ягод, – мне напоминает… Тьфу!

             Какие бредни жуткие! Позвольте

             не досказать…

Жена

(не слушая)

                                            Да что он, право… Папа

             рассердится. Ведь двадцать су – корзина.

Уходит с дочкой.

Прохожий

(смотрит в окно)

             Ведут, ведут… Как дуется старик

             забавно… Впрямь – обиженный ребенок…

Возвращаются с Дедушкой.

Жена

             Тут, дедушка, есть гость у нас… Смотри

             какой…

Дедушка

                              Я не хочу корзинки той. Не надо

             таких корзинок…

Жена

                                                 Полно, полно, милый…

             Ее ведь нет. Она ушла. Совсем.

             Ну успокойся… Сударь, вы его

             Поразвлеките… Нужно нам идти

             готовить ужин…

Дедушка

                                               Это кто тако<й>?

             Я не хочу…

Жена

(в дверях)

                                     Да это – гость наш. Добрый.

             Садись, садись. А он какие сказки

             нам рассказал, – о палаче в Лионе,

             о казни, о пожаре!.. Ай, занятно.

             Вы, сударь, – повторите.

Уходит с дочкой.

Дедушка

                                                         Что такое?

             Чтó, чтó она сказала? Это странно…

             Палач, пожар…

Прохожий

(в сторону)

                                              Ну вот, перепугался…

             Эх, глупая, зачем сказала, право…

(Громко.)

             Я, дедушка, шутил… Ответь мне лучше —

             о чем беседуешь в саду – с цветами,

             с деревьями? Да что же ты так смотришь?

Дедушка

(пристально)

             Откуда ты?

Прохожий

                                     Я – так, – гулял…

Дедушка

                                                                          Постой,

             постой, останься тут, сейчас вернусь я.

Уходит.

Прохожий

(ходит по комнате)

             Какой чудак! Не то он всполошился,

             не то он что‐то вспомнил… Неприятно

             и смутно стало мне, – не понимаю…

             Вино тут, видно, крепкое… Тра-рам,

             тра-ра…

(Напевает.)

                              Да что со мною? Словно —

             какое‐то томленье… Фу, как глупо…

Дедушка

(входит)

             А вот и я… Вернулся.

Прохожий

                                                       Здравствуй, здравствуй…

(В сторону.)

             Э, – он совсем веселенький теперь!

Дедушка

(переступает с ноги на ногу, заложив руки за спину)

             Я здесь живу. Вот в этом доме. Здесь

             мне нравится. Вот – например – смотри‐ка, —

             какой тут шкаф…

Прохожий

                                                 Хороший…

Дедушка

                                                                         Это, знаешь, —

             волшебный шкаф. Что делается в нем,

             что делается!.. В скважинку, в замочек

             взгляни‐ка… а?

Прохожий

                                     Волшебный? Верю, верю…

             Ай, шкаф какой!.. Но ты мне не сказал —

             про лилии: о чем толкуешь с ними?

Дедушка

             Ты – в скважинку…

Прохожий

                                                     Я вижу и отсюда…

Дедушка

             Нет, – погляди вплотную…

Прохожий

                                                                      Да нельзя же, —

             стол – перед шкафом, стол…

Дедушка

                                                                         Ты… ляг на стол,

             ляг… животом…

Прохожий

                                                Ну право же, – не стоит.

Дедушка

             Не хочешь ты?

Прохожий

                                             Смотри, – какое солнце!

             И весь твой сад блестит, блестит…

Дедушка

                                                                                         Не хочешь?

             Жаль… Очень жаль. Там было бы, пожалуй,

             удобнее…

Прохожий

                                  Удобней? Для чего же?

Дедушка

             Как – для чего?..

(Взмахивает топором, который держал за спиною.)

Прохожий

                                              Брось! Тише!

(Борются.)

Дедушка

                                                                          Нет… Стой… Не надо

             мешать мне… Так приказано… Я должен…

Прохожий

(сшибает его)

             Довольно!

                                   Вот оно – безумье!.. Ох…

             Не ожидал я… Мямлил да мурлыкал —

             и вдруг…

                                Но что я? Словно – это раз

             уж было… или же приснилось? Так же,

             вот так же я боролся… Встань! Довольно!

             Встань… Отвечай… Как смотрит он, как смотрит!

             А эти пальцы – голые, тупые…

             Ведь я уже их… видел! Ты ответишь,

             добьюсь я! Ах, как смотрит…

(Наклоняется над лежащим.)

                                                                         …Нет… не скажет…

Джульетта

(в дверях)

             Что сделали вы с дедушкой…

Прохожий

                                                                         Джульетта…

             ты… уходи…

Джульетта

                                         Что сделали вы…

Занавес

30. vi. 23

Агасфер

Драматическая пантомима в пяти частях

Пролог

Голос в темноте