тут же упало к её ногам. Ночью Злата не приходит в одежде, с которой много возни.

Она прижалась к моим губам, оглаживая спину руками, постанывая и тяжело дыша. Я подхватил её на руки, переступил валявшееся на полу платье и, преодолев разделявшее нас расстояние, уложил на широкую постель.

Чёрные волосы рассыпались на белоснежной простыне. В глазах отразилось ночное небо, усыпанное искрами звёзд. Смуглая кожа, казалось, была вылита из небесного сияния.

«Ты любишь меня, Горан Ладич?» — читалось в её глазах.

— Люблю, — беззвучно шепнули губы.

А потом стало не до разговоров, потому что в моей постели не место им…

…В комнате повисла тишина. Её только едва нарушал Лука, который норовил поточить когти о новое кресло. Попытки прогнать кота неизменно оборачивались провалом. Но я готов был пробовать снова и снова, только бы не встречаться со взглядом Златы. Хотя буквально чувствовал, как она смотрит мне в спину. И, кажется, жалеет, что не может воткнуть в неё нож.

— Ты пообещал пойти к Дубравке? — холодно спросила Злата.

Открытым текстом — не обещал. Но дал понять, что не буду больше сопротивляться.

— Можно и так сказать.

— За расплывчатые ответы хочется отрезать язык, — невозмутимо сказала она.

Я повернулся и посмотрел на неё. Ловранская пантера. Пусть смотрит как королева на недостойного раба, но даже кожей чувствую её боль.

Стиснул зубы, чтобы ненароком не сорвалось грубое слово. Но в то же время она прекрасно знает, в каких семьях мы родились.

— Злата, ты сама знаешь.

Она медленно встала с постели, перекинула на грудь свои роскошные волосы. Посмотрела на меня, потом на Луку.

— Дай мне свою рубашку, Ладич. И джинсы. И не приходи сегодня.

Я тоже поднялся с корточек, оставив Луку без ласки. Хмуро посмотрел на Злату.

— Перестань…

Она резко выставила ладонь, давая понять, что не хочет ничего слышать. Можно было заставить слушать, но я понимал, что сейчас и сам не готов к этому разговору. Потому молча достал вещи из шкафа и отдал ей.

Злата кивнула и вышла из комнаты. А спустя некоторое время и вовсе покинула мой дом.

Лука вопросительно посмотрел на хлопнувшую дверь, потом на меня. Я молча отвернулся и глянул на блестящее серебром море.

Солнце сегодня палило нещадно.

— Кажется, мы надолго без женщины, — всё же сказал я, чувствуя, что питомец подошёл и потёрся о мои ноги. — Будем жить сами.

Время до вечера пролетело незаметно. Я и сам не заметил, как начало смеркаться. Поднял голову от работы — и на тебе. Значит, не время задерживаться — Дубравка ждёт.

Это я лишний раз понял, когда оказался возле её дома. Зелёные ставни были распахнуты настежь, а из окна высовывалась морщинистая рука с коричневой сигарой.

— Я постарела, пока ты явился, дечко, — донёсся её голос. — У тебя никакого почтения к старости, Горан. Я велю тебя высечь, вот тебе моё слово.

После этого появилась голова в цветастом платке. Тёмные глаза, озорные не по возрасту и в то же время полные мудрости, внимательно посмотрели на меня. Тяжёлые серьги в ушах блеснули в лучах закатного солнца.

— Тебе всего восемнадцать, — тепло улыбнулся я, задрав голову и засунув руки в карманы. — А сечь… Какая пошлость, это слышат все соседи.

— Соседи тоже хотят сечь, дечко, — ни капли не смутилась Дубравка. — Заходи уже, а то скоро начнётся мой сериал, а ты всё в дверях со своим извечным укором на угрюмой небритой физиономии.

Я рассмеялся, но всё же потёр колючий подбородок. Да уж, что есть, то есть. Вот же язва. И годы её не портят — скорее наоборот.

Первое, что я почувствовал, оказавшись в коридоре, — удушающий аромат лаванды, слишком сладкий и густой. Что ж… у каждого медиума есть что-то своё: запах, звук, цвет. То, что помогает связываться с тем, иным миром, который находится по другую сторону Границы.

— Ага-ага, — кивнула она, появившись словно из ниоткуда, и осмотрела меня всего. Это притом, что Дубравка достигает мне едва до плеча. А ещё весьма широка в обхвате.

«Легче перепрыгнуть, чем обойти, — всегда пожимала она плечами. — Все мои мужья прежде всего тренировали ноги и только потом — остальное».

— Проходи, — хмыкнула она. — У меня как раз есть сладости.

— А как же фигура? — поинтересовался я, но тут же с хохотом удрал от сухой, но очень тяжёлой руки Дубравки, намеревавшейся огреть меня по спине.

Кухонька маленькая, пахнет средиземноморскими травами, копчёностями и сладковатыми благовониями. Дубравка всегда зажигает перед своими странствиями к Границе маленькую ароматическую лампу в виде морчича — темнокожего златоглазого турка в чалме.

И вот сейчас, когда сладости остались в прошлом, а чай практически остыл, она внимательно смотрела на меня сквозь пелену дыма, исходящего от сигары.

— Ты маешься, Горан, — хрипло сказала она, чуть прищурившись.

Глаза, будто живые ониксы, смотрели внимательно и пронизывающе. Почему-то даже появилось ощущение, что за моей спиной кто-то стоит.

— Признавайся, сам созрел прийти или всё же кто-то достал? — поинтересовалась она.

— Ну… — Я на мгновение заколебался, думая, как сказать красиво и не обидно. — На самом деле…

— Пригнали пинками.

— Да.

Дубравка закатила глаза, снова затянулась. Я невольно обратил внимание на её пальцы, унизанные филигранными перстнями. Серебро, ручная работа с капелькой защитных чар, которые вкладывает семья Вуйчичей, создавая каждое украшение.

Старший Вуйчич основал магазинчик возле церкви святого Юрая и теперь имел не только высшее благословение священников, но и приличный туристический поток. Не говоря уже про местных… особенно, когда те давали заказы на украшения-артефакты.

— Что ж, дечко, это тоже метод, — кивнула она, стряхивая пепел. — Но так как пришёл ты не по доброй воле, то можешь и увидеть чёрт знает что. Или же ничего, как повезёт.

Я ничего не ответил, глядя на неё тяжёлым взглядом. Утешила. Умеет, чертовка. Главное сейчас не думать о Злате. Иначе Граница может подсунуть какую-нибудь злую шутку.

Сигара оказалась в пепельнице, свет выключился. Вот же склонность к театральности!

Глаза Дубравки вдруг вспыхнули серебром. Откуда-то по ногам потянуло холодом.

Запах благовоний наполнил всю кухню, вытесняя остальные ароматы.

— Дай мне руку, — сказала Дубравка каким-то гулким, будто далёким, голосом.

Стало немного не по себе. Я никогда не боялся чудовищ, холодное и огнестрельное оружие не вызывало страха, но сейчас по спине пробежали мурашки. Хорошо только, что меня сейчас никто не видит.

Сухие пальцы пробежались по моей ладони, очертили каждую линию, будто на ощупь пытались запомнить узор жизни. На мгновение ладонь обожгло.

Я закусил губу, чтобы случайно не охнуть — этого ещё сейчас не