Теперь я был вынужден уже почти бежать за дедушкой. Полностью погрузившись в рассказ, он не только не обращал на меня внимания, но и оставил далеко за своей спиной тот факт, что он, как и любой другой человек его возраста, не может ходить так быстро. Неожиданно, когда я уже подумал, что теперь пришел и мой черед, что он и меня без сожаления оставит где-нибудь на лесной дороге, дедушка замедлил шаг и подбоченившись остановился, поджидая меня.

— Человеческий разум как глиняный кувшин! Тут же дает трещину, стоит наполнить его алчностью!

У дедушки под ногами, в дорожной пыли, лежали три черепка, осколки какой-то посудины, которая давно позабыла свою форму. Я присел, чтобы вблизи рассмотреть это неопровержимое доказательство дедушкиных слов, но он тут же громким голосом заставил меня подняться:

— Теряешь время! Это не тот сосуд! Я и отсюда вижу: поздний период, грубая работа, близкая к нам по времени. Продолжим наш путь! Александру Македонскому было недостаточно того, что он оказался на краю света, ведь он еще хотел и завоевать его. Поэтому он и остатки его поиска (ведь в столицу было отправлено много гонцов, и никто из них не вернулся) принялись на поиски государя этой чудесной страны с намерением подчинить его. Войско продвигалось нее дальше и дальше, с нетерпением ожидая увидеть очертания крепостных стен и город, который и воображении представал роскошной пряжкой этого сияющего обруча красоты. Сменяли друг друга пейзажи, рождались, вырастали и увядали ветры. Проносились дни, казалось, недавно вылупившиеся радуги уже учились летать, сменяли друг друга ночи, месяцы рождали годы, отбывали и отбывали в столицу гонцы, но нигде не было и следов человеческого жилья, ничто не выдавало присутствия людей. Сомнения начали подкрадываться к приближенным Александра. По склонам гор на воинов скатывалось великое малодушие. На подъемах их все чаще подстерегала усталость. Дорогу преграждало все более серьезное недоверие. Один только Александр оставался упорным, ежедневно отсылая гонцов с добрыми вестями: только неглубокая вода, небольшой холм или легкий перевал отделяют владыку мира от владыки всего сущего.

— Сколько еще до Эхей-двора? — Терпение мое истощилось, лесная дорога превратилась в тропу недостаточно широкую, чтобы разминуться с постоянным и уже утомительным повторением пейзажа.

— Вот, осталась еще только одна извилистая фраза, — ответил дедушка. — Вдруг перед остатками войска, если можно было назвать так самого Александра и его последнего, преданнейшего воина-знаменосца, показался каменный дом, окруженный лужайкой. Александр Македонский приказал воину поспешить в столицу, чтобы сообщить радостную новость. Сам же подтянул подпругу, натянул поводья, конь в ярости встал на дыбы, и последнее расстояние, отделявшее его от цели, рассыпалось во все стороны искрами пыли.

Дворец и властелин на деревянном табурете о трех ножках

За одним из поворотов, когда ничто этого не предвещало, лес вдруг поредел, тени древесных крон остались позади, а перед нами открылась маленькая лесная поляна, залитая солнцем. В центре стояло сложенное из камня небольшое здание, возраст которого не поддавался определению; оно, совершенно очевидно, было давно покинутым, с узором из трещин, без крыши, всего только с четырьмя окнами и узкой дверью.

— Вот мы и пришли! — дедушка адресовал свой гордый возглас маленькому дому.

Мы поспешили вслед за топотом Александрова коня. И пока перед нами раздвигались солнечные лучи и стебельки растений, дедушка взволнованно продолжал рассказ:

— Скромное здание, перед которым очутился Александр Македонский, не походило на дворец, его даже трудно было бы назвать приличной усадьбой. Очень простое, оно разительно отличалось от пышной природы и всех тех чудес, которыми оброс край света. Человек, сидевший на треногом табурете перед домом, тоже не походил на великого государя, в самом лучшем случае это мог быть лесничий или какой-нибудь чудак-отшельник. На нем была простая суконная одежда, волосы его поредели, борода свалялась, только глаза излучали какой-то особый свет, который обычно называют теплым.

Я полностью разделял разочарование Александра Македонского.

Моя твердая уверенность в том, что Эхей-двор никогда не был дворцом, была подобна крепкой дубовой балке, прочно укрепленной и соединяющей прошлое с настоящим. И как я ни старался, я не видел в этом здании ничего, что оправдало бы проделанный нами длинный путь. Так что одно к одному, действительно получалось, что бабушка права: дедушкины истории были родными сестрами небылиц.

— Тот, кто сидел на табурете о трех ножках, тот старик перед домом, это и был владыка края света? — спросил я не без ехидства.

— Именно так, — подтвердил дедушка, не замечая моей иронии. — Именно так он представился Александру Македонскому. Великий военачальник сначала недоверчиво улыбнулся, а потом разразился неукротимым хохотом. Властелин края света в залатанной одежде! Властелин, от которого пахнет так подозрительно, словно он час назад вышел из свинарника! Властелин, который сидит на колченогом табурете! Александр смеялся и смеялся, а старец спокойно наблюдал за ним, нисколько не оскорбленный, — он неспешно прял нить терпения. Наконец гость успокоился и посерьезнел. «Приглашаю тебя в свой дом, ты видел мои владения, посмотри теперь, откуда я ими правлю!» — именно с такими словами обратился хозяин к Александру Македонскому, встав и взяв свой табурет под мышку.

Можешь считать, что ты получил венец славы

Следуя за дедушкой, и я перешагнул через каменный порог Эхей-двора. Скромность здания внутри не уступала непритязательности его внешнего вида. Ветвистые кусты орешника, широкие листья папоротника, полдень, отдыхавший на мху, отвалившиеся от стен куски обтесанного камня, обшарпанный квадрат неба — вот все, что можно было здесь увидеть. Я исподлобья смотрел на дедушку и спрашивал себя, как он сейчас исправит столь малопривлекательную картину.

— И Александр Македонский принял приглашение, — продолжал дедушка. — Так как блеск своих позолоченных доспехов ему пришлось оставить у входа, а в доме старца было мало света, ему удалось рассмотреть только глинобитный пол, деревянную мебель грубой работы, пару шкур на стенах да несколько глиняных кувшинов на крючках. Над потухшим очагом стояла посудина с какой-то простой пищей. «Добро пожаловать!» — произнес старец слишком громко, как всегда разговаривают люди, долго прожившие в одиночестве, а потом жестом пригласил гостя к столу, на который опирался косой столб солнечных лучей, проникавших через единственное открытое окно. Александр Македонский шагнул в сторону приветствия. «Пряжка королевства, которое располагается вдоль края света!» — пояснил старец, когда гость приблизился к столу, заваленному пергаментами и книгами, разнообразными перьями и чернильницами. «Осмотрись, спешить тебе некуда, здесь все три времени в моей власти!» — воскликнул самозваный властелин, вытащил из невидимого кармана кусочек молчания, поставил на пол свой треногий табурет и грузно опустился на него.

Самым подходящим местом для ожидания внутри развалин мне показалась буковая колода, опиравшаяся на два камня. Ящерица, не привыкшая опасаться людей, лениво приподняла отяжелевшие веки и тут же снова погрузилась в сны. Мы с дедушкой сидели и крошили молчание. Муравьи тонкой цепочкой текли по направлению к крошкам, хватали их, тащили куда-то под землю. Вот откуда там, под землей, столько тишины, подумал я. Время то ли остановилось, то ли текло дальше, я не был уверен в своих ощущениях.