— Подходите, подходите, Бабай — он махнул мне рукой эдак вальяжно, этот элегантный царевич. — Не стесняйтесь, вам тоже будет интересно послушать.

Я тут же покинул свое убежище и, пятерней пригладив патлы, зашагал к обочине дороги, раскрыв таким образом, свое инкогнито. Все-таки ментальные способности — это нечто. Надо будет над собственной защитой поработать — в плане маскировки от магического сканирования. Бомбардировщик «Стелс» набить кому-то из присных на полспины, что ли? Хотя сербы в свое время эти «Стелсы» сбивали, надо другие варианты продумать… Или учителя найти, у меня вроде же этот «выход силой» очень неплохо получается, вон, на днях как гаркнул — семь тысяч орков суккубов трахать перестали. Может — Залесская меня подучит? Я ей коньяк хороший подгоню, и нормальный получится репетитор…

Когда я вышел на свет Божий — Вяземский вздрогнул. Он-то не являлся менталистом, кажется — практиковал геомантию, но точно я сказать не мог. На гербе у Вяземских изображалась серебряная пушка, и они традиционно отдавали сыновей учиться в Военную артиллерийскую академию, это я помнил. Для генерала не зря, похоже, прошли годы учебы, и фамилия могла бы им гордиться: ровнять с землей вражеские позиции и перемалывать города и веси огневым валом у нынешнего командующего получалось просто отлично. Тактика медленная, но эффективная. Главное, чтобы снаряды вовремя подвозили…

Кажется, этот генерал-от-артиллерии был мне не рад от слова совсем. Почему? Потому что он явно знал, что я замыслил сделать так, чтобы его любимые игрушки замолчали. Если ничего не стреляет и не взрывается — какая уж тут артиллерия? Гаусс-пушки и рельсотроны — товар экспериментальный и экономически невыгодный. Это эльфийке в подарок можно привезти одну штуку, а на миллионную группировку — хрен там. И что ему теперь, всю эту рать на алебарды переучивать? В общем — его неприязнь была понятна. Но он был воспитанный старикан, этот князь Вяземский, и потому сказал:

— Ваше высочество, так как же с престолонаследием? Откроете секрет? — голос его звучал хрипло, то ли от вечерней стылости, то ли от выкуренной только что сигареты.

— Открою… Вам — и этому орку, — принц тоже докурил, аккуратно затушил сигарету о металлический портсигар, сдул пепел и спрятал окурок внутрь. — Вы примечательный персонаж, Бабай, я давно не встречал такого. В каком вы звании? Походный атаман? А я — ефрейтор. Служил в понтонно-мостовом батальоне, под Читой. Чисто земская часть… У меня тогда случилась инициация второго порядка, представляете? Хм! Так это я к чему? Когда мой дедушка, Иоанн Димитриевич, почил в Бозе, пятьдесят лет назад сгинув в Каракумах вместе со всем стотысячным Экспедиционным корпусом, мой папенька и дядюшка поступили, как полагается в таких случаях…

— А как — полагается? — спросил Вяземский, наклонившись всем телом вперед, выражая исключительную заинтересованность и внимание.

— Над могилой монарха — даже если она и фиктивная, как было в тот раз, — происходит поединок. Чистое противостояние воли мощнейших в мире менталистов! Одаренные видят гигантский эфирный вихрь, восприимчивые — валятся без чувств. А для цивильных, пустоцветов, не знакомых с ментальными техниками это выглядит так, будто наследники стоят и пялятся друг на друга. По итогам поединка царем становится тот, кто заставит остальных встать на колени, — Василий захлопнул портсигар и вдруг глянул на меня — прямо, резко.

Его глаза — голубой и зеленый — засияли яростным светом. И я почувствовал, как выбило из моих легких воздух, из носу потекла кровь, а мозги мои как будто начали перемешивать огромной поварешкой. Ноги стали будто ватные, я пошатнулся… Вот уж хрен там! Не бывать этому!

— Ублюдок, мать твою, а ну, иди сюда, говно собачье, а? — через силу просипел я и шмыгнул носом.

Моя рука от запястья до локтя вспыхнула золотом, по замысловатому узору татау побежали яркие искры, в ответ на сияние глаз его высочества я злобно прищурился и выпятил нижнюю челюсть. Красивое лицо Василия Иоанновича изменилось, одна бровь взлетела вверх удивленно, вокруг губ пролегла напряженная складка, и плющить меня стало гораздо меньше…

— … Что, сдуру решил ко мне лезть? Ты, засранец вонючий, мать твою, а? Ну, иди сюда, попробуй меня трахнуть — я тебя сам трахну, ублюдок, онанист чертов, будь ты проклят! Иди, идиот, трахать тебя и всю твою семью! Говно собачье, жлоб вонючий, дерьмо, сука, падла! — мне хотелось орать что есть сил, нагнетая ярость, но на самом деле это был едва слышный шепот, неразличимый никем, кроме меня.

И, пожалуй, это было к лучшему. Хрен его знает, как этот лощеный дядечка к такому бы отнесся… И все его окружение — тоже. Тем более, краешком сознания, свободным от противоборства с одним из мощнейших менталистов Государства Российского, я понимал — это все-таки не покушение на убийство, а своеобразная проверка на вшивость. Давил он капитально, мощно, но вскипятить мне мозг не пытался. Утешало одно — даже попытка сломить мою волю, поставить меня на колени, дорогого стоила царевичу Василию. Его глаза стали красными, кажется — лопнул один капилляр, но сдаваться царский сын не собирался. И почему-то я вдруг осознал — Садзынара убил он.

Поварешка в моих мозгах замедлилась, а потом я ухмыльнулся, развел руки в стороны, выдохнул и шепотом же закончил самое страшное заклинание из всех мне известных:

— Иди сюда, мерзавец, негодяй, гад! Иди сюда, ты, говно, жопа!- и татау перестали светиться, я открыл свое сознание противнику и одновременно ярко, в подробностях представил себе финальный момент моего с Эсси вояжа к маяку в Сан-Себастьяне.

Ктулху, кадавр, костяной дракон и их разнузданная реакция на мои художества кровью на дверях Эпицентра предстали перед моим внутренним взором как наяву, красочно, мерзко и физиологично…

— Да ну тебя к черту! — сказал принц и его глаза погасли. — Свинство какое-то! Я думал — пободаемся…