Однако мы не стали ждать его возвращения и тоже последовали к выходу. Нам пора было возвращаться, и то, как санитарный врач берет пробы, снимать на видеокамеру было совершенно ни к чему. Оказавшись на пышущей жаром, ярко освещенной солнцем парковке, мы стали укладывать телеаппаратуру в нашу «Волгу», а врач тем временем полез в свой «Фольксваген», вытащил оттуда довольно обшарпанный на вид чемоданчик и, наскоро заперев машину, поспешил обратно в ресторан. А я за ним, велев ребятам прятать аппаратуру и возвращаться в ресторан: с хозяевами надо было попрощаться по-человечески.

Войдя в узкий коридор – швейцар ресторана опять куда-то исчез, – санитарный врач вдруг снова охнул, покачнулся и прислонился плечом к стене.

– Что, опять плохо? – участливо осведомилась я.

– Да, – проговорил он, морщась с досадой и тяжело дыша. – Это от еды. Как поем жирной пищи, мутит. Я сам врач, знаю, что надо диету соблюдать, да какая тут диета при этакой работе!.. Вы же видели, как они ко мне пристали… Ешь, и все! И так каждый раз.

Он вытащил из кармана пиджака коробочку с лекарством, и я успела разглядеть исключительно латинский шрифт надписи на коробочке – значит, лекарство было импортным. Из коробочки извлек большую красную таблетку в глазированной оболочке, сунул ее в рот и, морщась, проглотил, грустно и устало вздохнув. Вид у него был такой несчастный, что говорить ему, что есть надо просто меньше, и тогда все будет нормально, мне показалось бестактным.

– А они, как нарочно! – продолжал он, кивая в сторону ресторана. – Жиры, сливочное масло. Все, что мне нельзя, они все туда понапихали!.. Одно это крем-брюле чего стоит! Для моего желудка это настоящий стрихнин! А отказаться нельзя, обижаются…

– Но вы могли бы съесть чуть-чуть, – осмелилась-таки вставить я. – И никого бы не обидели, ни хозяев ресторана, ни вашего желудка…

Санитарный врач грустно кивнул.

– Да, вы правы, – согласился он. – Я и сам это понимаю. Только ничего не могу поделать. Видите ли, я патологический обжора. Я не могу съесть чуть-чуть. Или совсем ничего, или – до тошноты…

Я смотрела на него скептически, на языке так и вертелась фраза Павлика: «Да брось выделываться, мужик!» Взглянув на меня, санитарный врач еще более грустно улыбнулся.

– Вы, конечно, мне не верите, – сказал он. – Но ей-богу! Начинаю есть, и будто дьявол во мне просыпается! И ем, пока не съем все. Или пока ложку из рук не вырвут.

Мы вернулись в уютный банкетный зал, где обедали. Хозяйка, шеф-повар и обслуживавший нас официант стояли там, где мы их оставили, и о чем-то беседовали. При нашем появлении они умолкли, Андреева спросила участливо:

– Ну, как ваше самочувствие, Дмитрий Сергеевич?

– Нормально, – ответил врач довольно сухо. Казалось, он не ждал сочувствия от людей, заставивших его столько съесть.

– Так… Позвольте, я возьму пробы блюд на анализ, – сказал он.

Он пристроил принесенный чемоданчик на одном из стульев, открыл его. Внутри оказался ряд странного вида широкогорлых пробирок, укрепленных в деревянном штативе. На каждой из пробирок был изображен черным фломастером какой-то иероглиф, и каждая была заткнута черной резиновой пробкой.

Санитарный врач одну за другой стал доставать из чемоданчика пробирки, специальной стеклянной лопаточкой зачерпывать понемногу из каждого блюда со стола и раскладывать по пробиркам. Таким образом были взяты на пробу и рыбный суп из фарфоровой супницы, и спагетти, и рисовые крокеты, и жаркое с сыром-брынзой, и лечо, и мое яблочное пюре, и взбитые сливки с ананасами. И немного крем-брюле, доставившего столько мучений санитарному врачу, он не забыл упаковать в пробирку. А затем, оглянувшись на стоящего рядом официанта, сказал:

– Вино, которым вы меня угощали, я тоже хотел бы взять на анализ.

– Ах, пожалуйста! – с готовностью отозвался официант. – Вот бутылка.

Санитарный врач натренированным движением перелил немного вина из бутылки прямо в пробирку, не уронив при этом ни капли. И я снова удивилась и восхитилась благородным красно-коричневым цветом напитка, заискрившегося в узкой стеклянной емкости пробирки.

– Ну так, пожалуй, все! – сказал санитарный врач, оглядывая стол. Он уложил пробы обратно в чемоданчик, закрыл его и, ни на кого не глядя, направился к выходу. Ресторанные работники, и я вместе с ними, поспешили следом.

Мы вышли на улицу, и жаркое послеполуденное солнце снова опалило нас своими лучами. Санитарный врач тяжело вздохнул, глядя в небо на дневное светило, – своего бессердечного мучителя. Мы все видели, как у врача на лбу заблестели капельки пота. Он подошел к своему «Фольксвагену», открыв ключом дверь, сунул внутрь салона чемоданчик с пробами, собираясь садиться. Вся наша компания стояла вокруг него, веселая и счастливая оттого, что это испытание закончилось благополучно. Несмотря на жару и палящие солнечные лучи, подошедшая хозяйка заведения продолжала говорить ему что-то радостно-благодарственное, но истекающий потом и изнывающий от жары санитарный врач, казалось, едва слушал ее. Вдруг я заметила, как к ресторану подъезжает еще одна машина и припарковывается у входа.

Это был синий «Рено», я без труда определила марку по ромбу на радиаторе.

Из «Рено» выбрался толстый мужчина. На вид ему было явно за пятьдесят, короткие и жесткие, аккуратно зачесанные волосы на довольно крупной голове были седыми, серого стального цвета, огромный директорский живот колыхался, пока он выбирался из машины. Но в отличие от пухлой, мягкой физиономии санитарного врача у вновь подъехавшего лицо было худощавое, со впалыми щеками и загорелой, точно выдубленной ветром и временем кожей, прорезанными на лбу глубокими бороздами морщин. Он осклабился в улыбке, глядя на нашу компанию, и я увидела, что зубы у него во рту редкие и кривые, а некоторые и вовсе в стальных коронках.

Санитарному врачу он кивнул как давнему знакомому.

– Ну что, все нормально? – спросил вновь подъехавший вполголоса, глядя на санитарного врача участливо и бережно беря его под локоть. Как мне показалось, в ответ тот смотрел со странной смесью начальственного чинопочитания и чисто человеческой неприязни.

– Да-да, Константин Георгиевич, – вежливо, но довольно сухо отозвался санитарный врач. – Осмотр ресторана произвел, никаких серьезных нарушений не обнаружил. Вот, взял пробы блюд на анализ.

Итак, сомнений более не оставалось: вновь прибывший был непосредственным начальником нашего санитарного врача.

– Так, это хорошо… А как твое самочувствие?

Санитарный врач скорчил болезненную гримасу.

– Пришлось опять эти таблетки пить, – сказал он. – Было очень худо…

– А теперь? Помогло?

– Да, спасибо, – санитарный врач снова поморщился. – Теперь вроде больше не мутит.

– Не мутит, да? Ну и хорошо. – Константин Георгиевич довольно засмеялся, даже потер руки от удовольствия. Потом внезапно стал снова серьезным, словно нацепил на себя маску.